Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ

- С вас двенадцать монет.

- Что? - переспросила Банана.

- С вас двенадцать монет. За кофе.

Банан левой рукой достала из кармана мятую бумажку и положила ее на стойку. Рука подозрительно дрожала. Бармен взял купюру, разгладил ее, открыл кассу, сунул бумажку в лоток и старательно отсчитал сдачу тусклыми никелированными монетами.

- Спасибо, - прошептала Банана. Сейчас она больше всего хотела и больше всего боялась, что этот человек продолжит свою пугающую историю. Лучше заткнуть уши, лучше заткнуть уши, говорила про себя девушка. Не нужны мне истории сумасшедших барменов. Как приятно оставаться в неведении! Не знать - где ты находишься и почему именно здесь ты находишься.

Банана стала собирать рассыпанные монетки, а бармен неожиданно накрыл ее руку своей горячей ладонью. Девушка не поднимала глаз. Ружье под плащом совершенно заледенело, покрылось изморозью, изнутри веяло такой стылостью, что казалось - изо рта пойдет пар, как будто дышишь на морозе.

- Так вот, - спокойно сказал бармен. - Каким-то чудесным образом в своем сне я вижу не только эту девушку, не только это кафе и себя в нем, но мой взгляд свободно проникает сквозь стены. Позади вагончика находится помойка, куда мы выкидываем отходы. Обычно там бегает много кошек и собак в поисках чем поживиться, но в моем сне их там нет. Нет ни кошек, ни собак, ни крыс. А заметьте, ночь для них самое хорошее время, потому что уже утром приезжает машина и забирает весь мусор.

Банана потянула руку, но бармен крепко держал ее.

- А знаете, почему там никого нет? - спросил бармен.

Банан покачала головой. Не знаю и знать не хочу. Замолчи! Заткнись! Отпусти! Хочется закричать, но вывернутая наизнанку реальность поймала ее, схватила в цепкие объятия, пленила... Отсюда больше нет выхода. Ни для кого.

- Потому что там сидит чудовище, - бармен отпускает руку Бананы. - Представляете? В своем сне я прекрасно вижу, что на помойке поселилось чудовище, страшилище.

Сон. Все очень похоже на сон. На сон сумасшедшего бармена. Банана стоит на пороге вагончика. В руках у нее ружье, но его тяжесть отнюдь не успокаивает. Сердце бьется медленно, словно в груди повесили громадный колокол, и неловкий звонарь неторопливо раскачивает его - бум, бум, бум. Банана отчетливо видит помойку - огороженное невысокой кирпичной стеной место с разбросанными вокруг мятыми и рваными пакетами. Ей очень не хочется туда идти, но, как часто бывает во сне, ноги сами несут Банану. Раз шаг, два шаг, три шаг... Словно детская считалочка.

- Представляете? - вновь шепчет над ухом любитель манги. - Представляете? В своем сне я прекрасно вижу, что на помойке поселилось чудовище...

Где Ерикку? Он должен ей помочь! Но напарник остался по другую сторону реальности. Его не вывернули вместе с ней наизнанку. Ему хорошо. Он гладит свою вороненую "беретту" и ждет Банану с двумя чашками кофе. За двенадцать монет. Тоскливо. Тоскливо умирать во сне.

Банана приближается к помойке и осторожно идет вдоль ограждения. Даже с высоты ее роста она видит внутри кучи черных пластиковых мешков. Там чудовища нет. Чудовище будет за углом. Банана теперь знает. Чудовище ждет ее за углом. У каждого есть свое чудовище, и каждый знает, где он может его встретить. Но не у каждого хватает на это смелости. У Бананы тоже нет на это смелости. У нее есть только долг. И тяжеленное, неповоротливое ружье.

Воздух вокруг раскалился, с нее градом течет пот, она чувствует как едкие капли затекают за воротник блузки, с легким зудом продолжают свое путешествие по естественной ложбине и выползают на плоский тренированный живота. Нет ничего проще, чем иметь плоский тренированный живот. Каждое утро надо до изнеможения поднимать и опускать ноги. Медленно вверх и еще медленнее вниз. Вверх и вниз.

Банана не сразу понимает, что за тень лежит на земле - неловко брошенная тьма на освещенном клочке земли. Кто сказал, что утром все чудовища спят? Персональное чудовище Бананы предпочитает именно утренние развлечения. Тень обретает объем и плоть, она отдирается от холодной земли, раскрывает черные крылья, выпуская багровый сумрак, на Банану накатывает волна ужаса, люди не могут так пугаться, думает девушка, невозможно пережить такой страх и не проснуться, но сон не кончается, и приходится нажимать курок, понимая, что все уже безнадежно, что в этом нет никакого смысла...

Выстрелы походили на хлопки вылетающей из бутылки пробки. Ерикку бежал вдоль улицы и считал. Один выстрел - две секунды жизни, один шанс вновь нажать на спуск. Второй выстрел - три секунды жизни, еще один шанс нажать на спуск. Только бы девочка не запаниковала, только бы девочка не запаниковала... Почему он послал ее? Бессмысленный вопрос! Где же выстрел? Где еще один выстрел?!

Он спотыкается, цепляется ботинком за какой-то камень и летит, летит, летит, а сверху над ним расправляет черный капюшон сама смерть, она ждет его на уровне лица, но даже у смерти есть проколы, потому что случайность порой сильнее смерти, потому что камень спасает Ерикку, сбивает его с ног, но при этом дает крохотное мгновение, чтобы в полете, в падении нажать на курок старушки "беретты", которая уже заждалась, соскучилась по такой работе - презрительно плевать серебряными пулями во всякую нечисть.

Как всегда, время замедляется, и Ерикку видит, что сверкающие капли впитываются в крылатую тьму, что вокруг пулевых отверстий рождаются расходящиеся круги света, и жуткая тварь лопается, взрывается, разбивается на миллион песчинок, словно маленький ребенок подбросил в воздух горсть чистейшего желтого песка.

Ужасно болит ушибленное колено, но Ерикку хромает к сидящей у стенки помойки Банане. Кажется, что девушка заснула, если можно заснуть в столь неловкой позе с подогнутыми ногами и неряшливо задранной юбкой. Один белый ботинок почему-то слетел с ее ноги и валяется неподалеку. Ружье уткнулось в землю, но Банана все еще крепко держит его.

Ерикку трясущейся рукой стирает заливающий глаза пот. Наклоняется к напарнице, трогает сонную артерию.

Ни малейшего движения.

Пустота.

Банана мертва.

Морщась от боли в ноге, Ерикку присаживается, откладывает "беретту" и пытается взять ружье. Мертвые руки крепко держат его. Приходится отгибать каждый мертвый пальчик, отдирать каждый ухоженный пальчик от такой же мертвой, но такой нужной ему сейчас железяки. Прости, Банана, но она мне нужна. Она мне очень нужна.

Тело девушки сползает по стене на землю, голова откидывается, и кровь густой патокой начинает выдавливаться из раны, из идеально тонкого разреза, идущего от горла вниз к животу.

Ее выпотрошили, понимает Ерикку. Эта тварь ее выпотрошила. Изнутри поднимается отвратительная волна горечи, и Ерикку тошнит, что-то черное выплескивается изо рта, такое же густое, как кровь Бананы.