Харлан Эллисон - «Если», 1994 № 09

Лишь близкие друзья — Удалов, Минц, Грубин знали о тайне Стендаля и надеялись, что все образуется. И хотя формально Стендаль оставался холостяком, а русалка Маша, как и все русалки, не могла выйти замуж, для друзей они составляли молодую семью, о которой следовало заботиться.

Кто, кроме профессора Минца, смог бы вызвать из Ганновера ихтиологическую знаменитость, выходца из рода Шереметевых, ветеринара Шлотфельдта? Кто, кроме Саши Грубина, смог бы изобрести автоматическую кормушку для девочек, которая выдавала им строго отмеренные порции пищи и витаминов? А кто испятнал весь южный, низменный, болотистый берег озера надписями «Купание и ловля рыбы запрещены!», «Внимание! Повышенное содержание технеция и калифорния!», «Вход и распитие воспрещены по причине энцефалитного клеща!»? Разумеется, это сделал трудолюбивый Удалов.

Теперь, когда читатель полностью в курсе необычных событий, имевших место на берегу и в глубинах озера Копенгаген, он поймет, почему Миша Стендаль так испугался «мерседеса», нагло затормозившего возле редакции газеты «Гуслярское знамя», и почему он срочно повел «кладоискателей» к Удалову, своему старшему и находчивому другу.

Ни Стендаль, ни Удалов ни на секунду не поверили в историю с подводным кладом. Нечего здесь было делать Ивану Сусанину и полякам: в эти места в семнадцатом веке даже бурые медведи не осмеливались совать носы.

Было очевидно, что Собачко и Салисов откуда-то пронюхали о местных русалках.

О погребе в руинах замка помещика Гуля знали единицы, даже среди русалок, но, как сказал по-немецки Иван Андреевич, молодую поросль следовало бы эвакуировать в более надежное место. А такого в лесу не было.

— Отвезем их ко мне домой, — молил Стендаль, — моя мама так хотела, чтобы у меня были дети.

— Только не двадцать шесть, — отрезал Удалов.

Стендаль только махнул рукой, он и сам понимал, что его предложение относится к разряду недостижимых.

Снаружи доносился некий неясный шум, встревоживший Удалова. Он решил, что его долг немедленно выбраться наружу и посмотреть, что там творится. Стендаль вызвался сопровождать его.

Как и следовало ожидать, шум производили выбравшиеся из болота Собачко и Салисов, грязные, мокрые, злые, но в то же время торжествующие.

— Черт побери, какая трагическая ошибка! — вырвалось у Стендаля.

Проследив за его взглядом, Удалов понял, что произошло.

Оказывается, «кладоискателей» сопровождал, медленно вплывая в озеро из ручья, сам пан Водограй, личность отвратительная, вредная, но почти никому лично не известная.

Еще со времен помещика Гуля он каким-то образом перебрался в эти края из Волги, где его не терпели, и обосновался в болоте, страшно завидуя русалкам, плескавшимся в чистых озерных водах. Почему-то эта хитрая злобная бестия полагала себя шляхтичем и требовала, чтобы его именовали паном, на что не имела никаких прав. Но, кстати, водяной не имел прав и на то, чтобы носить пришитые к голому голубому телу генеральские эполеты Французского иностранного легиона и генеральские же лампасы.

Водограй, которого на Копенгагене все звали просто Водяным, неоднократно пытался сблизиться с кем-нибудь из русалок для продолжения рода, но даже самые некрасивые и одинокие из них этого себе не позволяли.

Так он и вековал в болоте, нападал на лягушек, порой ловил и пожирал нутрию или кролика. Хоть его не любили, но свыклись с ним, звали то дядей, то дедушкой; пользуясь его глупостью, устраивали розыгрыши, а то со скуки водили вокруг него хороводы.

Внешность пана Водограя оставляла желать лучшего не только с человеческой, но и с рыбьей точки зрения.

Иногда Водограй выбирался на берег, ворошил добро, брошенное туристами и, если находил газету, прочитывал ее от корки до корки. Так что он знал о переменах в СССР, а затем и в России и странах «ближнего зарубежья». Зная грамоту, он держал на болоте под пнем бумагу и карандаши из трофеев, собранных за столетия.

Никто не знал в лесу, что Водограй — графоман-кляузник. За свою жизнь он написал тысячи анонимных писем на всевозможные злобные темы. Но обратного адреса никогда не указывал, поэтому никто не мог принять мер против птиц, которые слишком громко поют, против комаров, которые слишком тонко жужжат, против людей, которые топчут траву, против лесника, который срубил ель, против русалки Поли, которая грубо разговаривала с Водограем.

Так и прошла бы жизнь, но, ощутив «свежий ветер перемен», водяной понял, что пора выходить в люди.

Поэтому он написал письмо в Москву, в акционерное общество «Секстрансинвест», которое рекламировало казино с эротическими услугами. В письме коряво, но убедительно водяной сообщил, что на озере Темном под городом Великий Гусляр скрывается целый выводок русалок, которые могут оказывать эротические услуги кому угодно, а он, пан Водограй, за эту информацию требует себе пост директора. И приписал обратный адрес. Только вместо названия Копенгаген, по старческому убеждению, обозвал озеро Темным, как было в дни его молодости.

Долго не было ответа из Москвы. И вдруг сегодня к нему прибежала эта девка Машка, велела идти на болото и придержать двух бандитов, которые хотят пробраться на озеро.

Тут-то Водограй и понял, что пробил его звездный час.

Это они! Это ответ на письмо!

И вместо того чтобы «придержать» незваных гостей, водяной торжественно привел их на озеро.

Еще не увидав Удалова, который пригнулся за кустом, Водограй визгливым голосом закричал, распугав уток и встревожив далеких, кажущихся муравьями, рыболовов, которые коротали время на противоположном берегу озера.

— Уголовное дело! — вопил он. — Попытка убийства отечественных бизнесменов! Страшное преступление! Где милиция?

Из озера, неподалеку от берега, таясь в густых камышах, выглядывали русалки. Не все знали, что происходит, ведь некоторые русалки глупы, как рыбы, но любопытны, как кошки.

— Сиди, — прошептал Удалову Стендаль и не спеша вышел на открытое место.

— С прибытием, — сказал он. — Что случилось?

— Это он, — прошипел злобный, тощий, бородатый и промокший Салисов. — Это он нас к Удалову привел, это он организовал наше потопление.

— Кстати, — спросил Стендаль, снимая и протирая очки. — А где же Корнелий Иванович? Вы что, бросили его в лесу?

Стендаль нервничал и переигрывал. Врать он не умел, врал обычно только маме и главному редактору Малюжкину. Но друзья Водограя не ожидали такой наглости и несколько опешили.

— А разве он не здесь? — спросил дискантом толстый Собачко.

— А как вы планируете искать сокровище Вологодского кремля? — игнорируя вопрос, в свою очередь спросил Стендаль.