Владимир Круковер - Чужой из психушки (фрагмент)

— Ты что же это говоришь, рожа яблочная, — возник Жиритофель. — Моя должность однозначно нужна, мои сторонники заявление в партию кровью подписывают.

— Фу, — не сдался яблочный изверг[10], - кровью, скажешь только! Мочой старого осла они подписываются. Такие же, как ты придурки. Я на месте шефа давно бы тебе запретил на поверхности земной показываться, чтоб дело наше не компрометировать.

— А ты… А ты… — не мог найти слов оппонент.

Он надул свое дряблое тело и окончательно потерял сходство с человеком. Теперь он был тем, кем и являлся в самом деле, — дурнопахнущим, плохообученным нечистым из низшей касты, введенным в передовой отряд вредителей только по прихоти какого-то стратега, посчитавшего, будто паршивая овца быстро испортит все стадо. Яблочный изверг тоже принял позу атаки. Он выгодно отличался от Жиритофеля, хотя годы, проведенные в человеческом облике, успели нанести некоторый ущерб его фигуре. Собравшиеся радостно загалдели, будто настал час пиршества. Драки между собратьями сопровождали отрицательными флюидами и всегда вызывали у нечистых эйфорию.

Лишь в дальнем углу зала двое не приняли участие в общей трапезе. Это были несчастный, заблудившийся в страницах этой книге Штиллер, и охранник с устрашающими рогами. Охранник обнаружил постороннего и требовал пропуск, а Евгений Иудеевич лишь попукивал[11].

В это время по залу пронесся знойный смерч, всегда предшествующий появлению того, чье имя лучше не произносить без нужды.

Он прошел по проходу между стульями, гордо отклячив черную, пушистую задницу и плотно постукивая выпущенными из лап когтями. Взошел (именно взошел!) на подиум, резко увеличился до размеров карликового бегемота, присел на краешек хрустнувшего стола и приказал:

— Песню.

Так как гимны нечистых братьев постоянно сменялись, то никто не знал что именно петь. Ошибившемуся грозило долгое заключение в статис поле, где нет течения времени[12].

Бесшабашный детинушка Жиритофель тряхнул глупой головушкой и запел. Он был бесстрашен, как порой бывают бесстрашны невинные дети или законченные дебилы.

— Димедрольное похмелье, — запел он, димедрольное вино…— Очень странное веселье мне судьбою суждено, — подхватили бесы.— Очень странные виденья, очень сонная судьба,Постоянные сомненья и схождение с ума.Ни одеться, ни покушать, никого не обольстить,Самого себя послушать, самого себя любить,Сам собою восторгаться и себя же уважать,И с самим собой встречаться и себя потом ругать.На себя таить обиду, от себя ее скрывать,Не подать себе же виду, что ругал себя опять.Сам собою обесчещен, сам собою и прощен,Если был с собою честен, то собой и награжден.Две таблетки димедрола — то ли сон, а то ли явьЗахрипела радиола, заиграл ноктюрн рояль.Вышли девушки навстречу — пять красавиц, как одна,Обнаженные их плечи, а глаза — хмельней вина.Я под музыку рояля фее руку протяну:"Как зовут тебя? Ты — Майя? Майя, я иду ко дну!"Затихает радиола, успокоился рояль,Сон без имени и пола увлекает меня вдаль.Там, вдали, мелькает чудо, там отрава чьих-то глаз,И во сне теперь я буду вас счастливей в много раз.

Только теперь вступил сам Мефис. Он пел шаляпинским басом, от которого когда-то лопались пивные кружки:

Димедрольное похмелье поутру меня возьмет,Сон мечты приятней хмеля… В жизни все наоборот.В жизни все грубей и проще, в жизни все оценено:Есть цена прекрасной рощи, есть расценка на вино,Цены есть и на красавиц, на красавиц и на фей…Стоит дорого мерзавец, чуть дороже — прохиндей.Есть цена на президента, есть цена на палача,За валюту резидента покупаем сгоряча.Покупается отрава, покупается любовь,И дешевая забава, и пылающая кровь.По червонцу за улыбку, поцелуй — за четвертак…Только золотую рыбку подкупить нельзя никак.Но — таблетка димедрола, дальше рыбка не нужна.Заиграла радиола, грань у яви смещена.И вдали мелькает чудо, там отрава чьих-то глаз,И спокоен, словно Будда, я уже в который раз.Димедрольное похмелье, димедрольное вино…Очень странное веселье мне судьбою суждено.

И наступила тишина. Все сидели и смотрели на предводителя, а он не смотрел ни на кого.

17. Беседы при ясной луне

Лишь одним дуракам даровано уменье говорить правду, никого не

оскорбляя.

С большим трудом удалось мне уговорить Ыдыку Бе ликвидировать груду вещей, созданных его больным воображением. Осталась только одна игрушка, с которой наотрез отказалась расставаться Женя. Она (игрушка, естественно) отдаленно напоминала калейдоскоп, которым я сам вдосталь играл в тихие совдеповские, дефицитные времена, но, как я подозревал, сочетала в себе разные функции, мне не ведомые, но используемые Женей тайком от взрослых.

Ыдыка, похоже, обиделся. Не пошел гулять, сидел себе на кухне и мрачно смотрел в окно. Был поздний вечер, в окно светила ясная луна. Я тоже засмотрелся на эту луну, вспомнил о прошлом и спросил Ыдыку Бе:

— Слушай, а ты можешь управлять временем?

— Временем никто не может управлять, — ответил Бе, не поворачивая рыжей головы. — Его можно лишь разрушить, но это приводит к бедам.

— То есть как! — удивился я. — Время же движется, значит подвержено воздействию.

— Время неподвижно, движется все остальное: материя, пространство.

Конечно, я знал о времени лишь из фантастики, но фантастику порой писали доктора наук. И везде выдвигалась мысль, что время подвижно.

— Но Эйнштейн?.. — спросил я.

— Ваши земные ученые часто путают яичницу с яйцами, — непонятно ответил Бе.

— А что ты тут у нас делаешь? — опять спросил я после небольшого раздумья. — Тебе, как я вижу, тут скучно.

— Если бы я знал, — тоскливо сказал пришелец. — Это все болезнь моя.

Пришла Женя.

— Посмотри, — сказала она, протягивая свой калейдоскоп.

Я добросовестно посмотрел. И ничего не увидел. О чем и сказал ей.

— Как же, — Женя сплеснула руками и забрала игрушку. — Как же, там столько всякого…

— Это телескоп квантовый, — печально сказал Ыдыка Бе. — В него можно увидеть все обитаемые миры, так он настроен. Вроде, как вы щелкаете переключателем программ в телевизоре. Надо только приноровиться их переключать. Твоя маленькая спутница приноровилась.