Виктор Эфер - Тайна старого дома (сборник)

Шум и выкрики толпы, зазывания продавцов сладостей к своим лоткам, смех и шутки — напоминали народное гулянье, ярмарку — но только не выполнение смертного приговора… Китай есть Китай и его восточная душа никогда не будет нам понятна. Я вспомнил Киплинга:

«Запад есть Запад, а Восток есть Восток,и с места они не сойдут,Пока не предстанут Небо с Землейна страшный Господень суд…»

Окинув быстрым взглядом всю эту панораму, я поспешил распрощаться с Перейрой и прямо-таки рысью побежал назад, к нашему отелю, ибо не имел ни малейшего желания случайно дождаться начала представления, так как в «Небесной империи» — ужас пыток превышает всякое представление нормального воображения.

К обеду возвратился и португалец и с триумфом показал мне свое новое приобретение. «Рубашка» была старая, ржавая, но еще целиком пригодная к выполнению своих функций, как сообщил Перейра, очаровательно улыбаясь. Глядя на нее, я с трудом скрывал — насколько она мне отвратительна, чтобы не доставлять неприятности этому великолепному Перейре, который радовался, как ребенок, что приобрел такой редкостный и ценный экспонат.

— Чем это хуже, чем собиранье китайского фарфора или коллекционирование каких-нибудь дурацких монет или почтовых марок!.. Право, не понимаю.

Механизм, которым рубашка суживалась — был сконструирован чрезвычайно остроумно и сделал бы честь любому современному конструктору. Я, невольно заинтересовавшись, стал рассматривать и разбираться в нем. Увидев это, Перейра даже обрадовался и с увлечением стал мне все объяснять и показывать. Это совершенство конструкции — немного примирило меня с инструментом и я уже спокойнее глядел на него, начиная ценить в нем «Kunststuck».

Теперь, когда Перейра удовлетворил свое любопытство и заполучил «Рубашку смерти» в свое владение — ничто нас уже не задерживало в Кантоне и на следующий день мы выехали в Макао.

Макао — преинтереснейший город. Во-первых — изумительная природа: роскошная, тропическая, экзотическая. Растения — каких нигде больше не увидишь, фрукты, каких нигде больше не отведаешь… Во-вторых — это китайское Монте-Карло. Там пышно процветает азартная игра. «Пантан» — нечто вроде рулетки, «Поо-Чи» и еще множество подобных развлечений, чрезвычайно удобных для облегчения карманов. Одна игра в карты, изобретенная тамошними мастаками — распространена теперь по всему миру и так и называется — «макао». Наконец, — это столица всей жулябии, всех прохвостов и проходимцев на всем Дальнем Востоке. Для криминалистов — это неисчерпаемый источник для исследований. Здесь можно отыскать богатейший материал для работ по изучению преступности. Все это придает городу своеобразный колорит.

Я не великий игрок, к тому же и денег свободных имел не так много, чтобы пополнять ими карманы желторожих шулеров, и поэтому заинтересовался больше чудесными окрестностями, но Перейра провел в притонах немало времени и, кажется, — денег. Наконец и это нам надоело и мы отправились на плантации, с тем, чтобы по дороге заехать на несколько дней в охотничью хижину Перейры.

Хижина эта была расположена недалеко: километрах в трех от плантации Перейры и стояла на краю первобытных джунглей. По другую сторону — было сплошное, непроходимое болото; вероятно, поэтому местность была совершенно безлюдна. Людей не было, но зато всяческой дичи, как говорил Перейра, было «столько — сколько звезд на небе», в чем я имел полную возможность убедиться в первый же день охоты.

На другой день Перейра почувствовал легкое недомогание и я отправился на охоту в джунгли сам. Когда я возвратился нагруженный добычей, ему стало лучше, но казался он менее оживленным и разговорчивым, чем всегда. В углу стоял его раскрытый чемодан и сверху в нем лежала, небрежно брошенная, знаменитая «Рубашка смерти».

— С какой это стати вы вытащили этот уникум? — спросил я, когда мы немного подзакусили и опорожнили две бутылки неплохого коньяка.

— Так, разглядывал, — небрежно ответил португалец. — Все любуюсь.

Вероятно, под влиянием выпитого, эта рубашка не вызывала теперь во мне того отвращения, пересилить которое прежде я был не в состоянии, и я с интересом наблюдал, как Перейра поднялся, взял рубашку, повертел в руках и кончил тем, что напялил на себя…

— Сидит неплохо! Как от хорошего портного… — засмеялся он. — Ну-ка, подкрутите этот вот винтик, интересно, как оно действует.

Я послушно подкрутил, и мы, верно, добрых полчаса забавлялись, как дети.

Когда Перейра скинул рубашку, мне захотелось попробовать на себе, и я в свою очередь натянул ее. Она плотно прилегала к туловищу. Я уселся на стул и сказал что-то на тему о том, что не хватает только невесты, раз уже жених облачился в свадебный туалет.

Перейра хлопнул меня по спине и сказал, усмехнувшись как-то неприятно:

— Не так уж страшен черт, как его малюют, правда? Постойте-ка, я малость поддам жару, — и он стал затягивать винты.

Рубашка сузилась и я почувствовал, как проволоки через настоящую рубашку врезываются в мое тело.

— Не затягивайте слишком туго! Это не приносит особого наслаждения…

Перейра тем временем быстро и ловко привязал мои ноги к стулу обрывком какой-то веревки и еще подтянул винты так, что, как говорится, глаза у меня полезли на лоб. Коньяк действовал, вероятно, так хорошо, что и тогда я не сознавал еще своего положения…

— Перейра, вы с ума спятили, черт возьми, — завопил я, — мне же больно! Бросьте эти идиотские штучки…

Португалец молча крутнул еще и отошел на несколько шагов.

— Теперь вы не можете пошевельнуться, не правда ли? — спросил он таким голосом, что я невольно глянул ему в глаза. Он внимательно, не отрывая взгляда, смотрел на меня. Я немного протрезвился и подумал, что он либо пьян, либо болезнь повлияла на его умственные способности… Если так, то акции мои стоят отнюдь не высоко…

— Конечно же, не могу, — отвечал я по возможности спокойно, — однако, снимите с меня эту чертовщину и будем спать…

Едва я успел окончить эту фразу, как подлинный смысл этого фокуса стал мне вполне ясен. Перейра, не обращая больше на меня ни малейшего внимания, — занялся моим пиджаком, который я, садясь за ужин, повесил на спинке стула, так как было жарко… Обыскав его, он нашел потайной карман, вытащил деньги, старательно пересчитал их и преспокойно опустил в свой карман.

— 45 000 германских марок… Это совсем не так уж и много, — и, хлопнув себя по карману, где лежали мои деньги, прибавил:

— Теперь, я думаю, вам все понятно?

Я хотел было ответить, но боль и злость лишили меня дара речи.