Андрей Щупов - Поезд Ноя

Павел Матвеевич с шипением набрал в грудь воздух, задержал дыхание. Ш-образный прицел цепко угадал среди округлых мешков шевельнувшуюся тень. Никак еще один грибок? Занятно! Откуда они набрали столько касок? Нашли на каком-нибудь складе? Или вскрыли вагон с театральной бутафорией?… Полковник притопил спуск, и голова в простреленной каске качнулась назад. Готов! И немедленно пару пулек в пластуна справа! Он-то, умник, решил, наверное, что невидим и неуязвим. Да только очки протри, наркоман хренов! То есть, теперь уже и протирать поздно. Опоздал, милок…

За спиной снова загрохотал пулемет разведчиков. По баррикадам зафонтанировали тяжелые пули. Из брезентовых дыр струями потянулся грязноватый песок. Совсем как кровь из ран. А секундой позже одна за другой рванули гранатки. Как раз за наваленными шпалами. Громко заверещал чей-то голос. Значит, попали куда следует. Полковник оглянулся. Должно быть, Коляныч постарался. Сил у парня немерено, — бомбочку может швырнуть похлеще любого миномета.

— Вперед! — полковник махнул рукой, и жиденькая цепочка волонтеров поднялась с земли, не очень смело затрусила к баррикадам. Тем не менее, они все-таки атаковали. И продолжал поливать из пулемета Мацис — уже скорее для острастки противника и дабы подбодрить своих. Должного эффекта они добились. Пуриты опомнились только когда первые из волонтеров посыпались им на головы. Перескочив через нагромождение шпал, полковник молотнул прикладом в чужой затылок, выстрелом в упор положил бросившегося к нему юнца. То есть, юнец-то он юнец, но лицо было таким, что лучше в темноте не разглядывать. Потому как плохо смотрятся люди во время ломки. Зеленый румянец, мимика упыря и все такое… Крутанувшись, полковник ударил выстрелами в зашевелившиеся на отдалении тени. Меньше спать надо, ребятки! А желаете жить, извольте ручонки вверх! Чай, не варвары, как вещает майор Рушников, повздыхаем да простим.

Кто-то по собственной инициативе заблажил «ура», и крик, к изумлению полковника подхватили. Ее величество Смерть умеет взбадривать. Волонтеры пошли разом с двух сторон, смыкая оскал пасти, с остервенелыми лицами рассыпаясь между зданиями станции, полосуя из автоматов по окнам, гранатами дожигая остатки пуритов. Полковник удовлетворенно тряхнул карабином. Неизбежное произошло. Вчерашние неумехи-новобранцы успели превратиться в солдатиков. В считанные дни и часы. И не понадобилось многочасовых лекций с изнуряющей строевой подготовкой. Огневой тренаж — лучшая из школ. Таков секрет всякого оружия! Мужчина, если он, конечно, мужчина, — генетически чувствует основные функции оружия. Дайте ему на денек винтовочку, и он срастется с ней, как с частью тела. И попадать научится куда положено, и беречь будет. Несколько сложнее с умением убивать, но и тут лишний интеллект — не помеха. Как толковал покойный Злотницкий, если мысленный грех — тоже грех, то не значит ли это, что свершивший его во благо идет на риск и самоотречение? А коли так, то, может, и греха, как такового, уже нет?… Красиво загнул, философ, ничего не скажешь! И по всему выходит, что мысленно грешит большинство, чем и исправляется скользкость всякой войны. Что и говорить, парнем Злотницкий был отнюдь не глупым! В корень зрил. А вот погиб глупее глупого, пал жертвой акульего аппетита…

Полковник отшатнулся. Из чердачного окошечка диспетчерского поста лизнуло гигантским огненным языком. Заглушая грохот стрельбы, закричали пылающие люди. «Язык» зацепил разом троих. Двое волонтеров катались по земле, третий слепо ринулся за ограждение, с криком полетел вниз. Плеснула далекая вода, но полковник уже не прислушивался. Карабин выплюнул еще пару свинцовых гостинцев и смолк. В руке Павла Матвеевича блеснул пистолет с глушителем. Прятаться было некуда, да и поздно было прятаться. В открытую он зашагал к посту, посылая пулю за пулей в зев чердачного окна. Огнемет не отвечал. То ли решил подпустить ближе, то ли полковнику отчаянно повезло.

В том, что ему действительно повезло, Павел Матвеевич убедился чуть позже, когда, перепрыгивая через три-четыре ступени, поднялся на злополучный чердак. Пурит, лежащий на грязном керамзите, был обряжен в бронежилет. Рядом покоился ранцевый огнемет «Шершень», пугающий раструб ствола по сию пору выглядывал наружу. Полковник присел. Горючки под завязку, модель из категории десантных. Может колотить на тридцать с лишним метров, а в умелых руках — штучка вполне грозная. Только отвоевался поджигатель! Одна из пулек полковника угодила прямехонько пуриту в глаз. Склонившись, Павел Матвеевич закатал рукава на убитом. Нет, этот, кажется, не кололся. А жаль. Плохо, когда не выстраивается картинка. Лишние сложности — они всегда лишние.

На улочке к полковнику подбежал раскрасневшийся Мацис.

— Кажись, все! — тяжело дыша, сообщил он. — С той стороны майор даванул, это дурачье даже многоствольник не успело развернуть. Он у них под брезентом стоял, а патроны в ящиках отдельно. Короче, всех положили.

— Неужели всех?

Мацис пожал плечами.

— Сотни две мины положили, а остальных — наши. Остервенели ребятки. Кровушки попробовали, ну и взбеленились. Все-таки не кадровый состав.

— Это точно. Такие, считай, самые страшные.

— Ну так!..

— Взрывчатку не нашли?

— Под главным въездом возле опор. Лежала в обычных мешках.

— Много?

— Прилично. Снарядный керамит в стружках. Мы не взвешивали, но центнера три наверняка будет.

Полковник нахмурился.

— Если керамит, на станцию вполне могло хватить.

— Ясное дело. Все-таки триста килограммов!

— Однако не взорвали. Почему? Даже странно.

— Что странного? Просто не успели. Они ж тут всего парочку дней гужевались.

Павел Матвеевич задумчиво почесал пистолетным стволом переносицу. Вот и свершилось еще одно смертоносное действо. Должно быть, в миллиардный раз люди покрошили соплеменников в кровавые ошметья, и только, вероятно, единицы ощущали при этом подобие вины. А может, и таких не нашлось…

— Надо все-таки пошарить в домишках. — Пробормотал он. — Не может такого быть, чтобы никого не осталось. Хоть одного язычка, но найдите.

— Так на хрена? — простодушно удивился Мацис. — Для показательного расстрела, что ли?

— Дубина ты стоеросовая! — полковник устало взглянул на разведчика. — Это же не последние пуриты, правильно? А врага надо знать в лицо. Душу его изучать, повадки.

— Врага надо бить.

— Не будешь знать, не будешь и бить.

Мацис кротко вздохнул.

— Значит, поищем. Как скажете, Павел Матвеевич…

Вместо пространства — звуки, вместо людей — цветочные бутоны, и кругом пенные волны стен, бьющие по ребрам обломки кораблекрушений — столы, стулья, ручки дверей…