Станислав Жейнов - "Цесариус" обреченный...

— Я знал, что вы согласитесь, — говорил Феминион. Он держал в руках поименный список команды, иногда клал его на стол и напротив какого-нибудь имени рисовал рожицу с рожками или крылышки с нимбом. — Да, этот недавно. Худой такой был, но держался. Дней семь. Он у нас чемпион. Обычно два-три… По совести: я не верю. Но раз решили, что это возможно… А-то приходят: дайте то, дайте это. Тщеславие. Как "те" одноклеточные на шлюпках, не захотели. Сдали бедняжек. Не жалко? Может спаслись бы? Не думаете. Кто знает, кто знает.

— Тщеславие? — сказал Константин, забрал список, пробежал глазами. — Не думаю. Вот он. Зовите своего нотариуса, зовите.

— Все-таки я о вас лучше думал.

— Сомневаюсь.

— Правильно делаете. Давайте утром.

— Хорошо. — Константин посмотрел на учетчика. — Через три часа общее построение. Все должны быть. Кроме больных, разумеется.

— Не пойдут, — сказал тот.

— Прикажут, пойдут!

— Так, кто прикажет?

— Первые и вторые помощники.

— Не станут они этого делать.

— Вот. Вот эти через час должны быть у меня. Буду раздавать инструкции. Скажите: их зовет капитан торговой шхуны "Офелия" Константин Рум. Они меня знают.

— Это действительно вы? — удивился учетчик.

— Вот видите, — прозвучало чуть надменно. — Они придут. Да еще. При мне застрелился человек. Кто-то из старших. Я не знаю ваших людей. Я спрятал его в последней лодке под брезентом. Через пол часа, чтобы весел на рее… где-нибудь там, в конце.

— Как это?

— Чтоб вы знали, на будущее: за невыполнения приказа Константин Рум вешает не раздумывая. Да, на голову ему, мешок оденьте.

— Понятно.

— Все химические препараты, а главное спирт у лаборантов изъять. Сколько у нас хлорки, краски, что на складах, особенно алкоголь интересует. Все это срочно. Штопальщикам — марлевые повязки, пусть начинают прямо сейчас.

— Зачем это?

— Во первых, тут нечем дышать, а так… и, может быть болезнь передается через воздух…

— В первый раз слышу… но, как скажете…

Картограф поверх карты разложил схему корабля.

— Всех с подозрением на чуму — в семнадцатый отсек. Больных, в тридцатый. Список огнестрельного оружия мне. Будем вооружать помощников. Здоровых, разумеется.

— Будете убивать этих несчастных?

— Если понадобится.

— Вот это, мне в вас нравится! — подал голос капитан.

Картограф посмотрел на Макса: — Крысы, коты, клопы, это потом. Так. — Склонился над схемой. — Пожар, откуда он начался?

Учетчик пожал плечами.

— Там, где-то внизу.

— Где-то внизу, — повторил Константин. — Насосы в тридцатом, это хорошо. Отсеки, почти не разделены, это плохо. Огонь здесь… и я думаю уже здесь, и это плохо, даже очень. А если отсюда, то шанс есть… Только на этот раз господа, тушить будут все. На верху останутся пятеро. Макс, за главного. А все остальные… — Посмотрел на капитана. — И "старшие", и присутствующие…

— Ну это вряд ли, — возразил Фимион. — И медузу бы вам не отдал, но раз надо…

— Все! — строго сказал картограф.

— Скажите лучше, мы пойдем на рифы?

— Да.

— И что есть шанс?

— Учился бы так же хорошо, как вы, сказал бы: "шанса нет", а так…

Обратился к Максу:

— Сейчас спустимся вниз, посмотрим, что у нас горит. — Посмотрел на Лемма. — Если, через час не вернемся…

… и остановился. Слева доносилось сбивчивое дыхание Макса.

— Да, это здесь, месье, — сказал он. — Третий ярус… думаю, это конец.

Константин взялся за дверную ручку.

— Не стоит идти дальше капитан: посмотрите, как из щелей валит…

— Останься здесь, — попросил он кашляя. — Надо знать точно, какой отсек…

— Какой смысл?

— Думаю, есть смысл.

— Месье, если пойдете туда, то уже точно не вернетесь… не делайте этого…

Константин уперся лбом в дверь, стиснул зубы.

— Я вернусь, не могу дышать… я сейчас, — уже за спиной слышался голос матроса.

"Вся в саже… грязная какая… а ручка хромовая блестит… странно… удивительные штуки, эти ручки…Ну чего Костя? Чего встал-то?.. Это просто дверь… Сколько их было… Еще ода… такая же как другие… Просто, еще одна дверь…"

С силой потянул ручку вниз, отворил, и, зажав рот платком, переступил порог.

К вечеру небо заволокло тучами, начало моросить. Ночью поднялся ветер, и полило так, что и дождевая накидка уже не спасала. Пришлось спрятаться в сторожевую будку. Пол часа он разглядывал пристань сквозь дождевые кляксы на стекле. Какие-то подозрительные крутились возле дорогих яхт у северного причала, но у них там свои сторожа. "Вот обокрали бы какую, — размышлял он мечтательно, — разговоров было бы завтра. Можно было бы намекнуть на аванс. А так, скоро нас всех разгонят. В этом городе не так легко найти работу, а ведь когда-то…"

Согрелся, но за окном так завывало, а по крыше так колотило, что от одной мысли, о том что скоро опять делать обход, он ежился, и, чуть вскрикивая, вздрагивал.

"Как разросся город, как они все разбогатели… Тиру, что здесь есть, кроме порта… Тридцать лет сижу в этой будке… делаю их богатыми. Что бы они без меня?.. и где благодарность? Так, а это кто такие?!."

Он вышел из будки и окликнул:

— Эй чего нужно?! Кто разрешил?!.

Всего человек пять, те самые, которых видел у соседей, нагло, преступно, теперь расхаживали по его участку. Тоже в дождевых накидках, с глубокими, скрывающими лица, капюшонами. Никто из них не обернулся на оклик, хотел повторить уже грубее, но осекся: он узнал голос начальника порта.

— …тогда убирайте Эти! — требовал тот, от длинного плаща слева. Плащ вскидывал рукава, и досадовал:

— Ну я же говорил! Я же объяснял!

— Он сюда не зайдет! — поддерживали длинного, плащи справа. — Эти шхуны тоже надо убирать! А мы не успеем… Да итак, он спалил бы нам всю пристань.

— Мы зря волнуемся, месье: они идут к восточной бухте, чтобы там посадить корабль на мель. Даже захотят, сюда они не зайдут.

Все пятеро поднялись к сторожевой будке. Длинный, по лестнице забрался на крышу.

— Как я и говорил, месье! Они повернули. Ветер попутный… через пол часа будут там. Пора отправлять вельботы, месье.

— Отправьте людей, пусть иолы с восточной тоже подключаются, — сказал начальник порта.

— К нам их нельзя пускать, — раздался, раздраженный женский голос. — Пусть пройдут карантин.

— Уже распорядился. Они будут в бараках на косе…

Сторож проводил их взглядом. Только, когда скрылись из виду опустил руку. Кажется, все это время он отдавал им честь, кажется не дышал. Теперь набрал в грудь воздуха, судорожно выдохнув, не спеша поднялся по скользкой лестнице на крышу. Подобно долговязому, приложив ладонь ко лбу козырьком, долго разглядывал далекую пульсирующую красным завораживающим, диковинку.