Юсуп Хаидов - Через тысячу лет

— Как видишь, — подтвердил Нурмурадов.

— Значит, у меня есть шансы излечиться?! Конечно, я согласен. — Проговорив эти слова, обессиленный Ялкаб откинулся на подушки. — Но... а как же мать? — встрепенулся он.

— Мы сделаем так, чтобы твоя мать не беспокоилась, — сказал Нурмурадов. — Напишем ей официальное письмо, где сообщим, что Ялкаб Пальванов о группой советских врачей участвует в научно-экспериментальной работе по спасению жизни тысяч и тысяч людей.

Павлов добавил:

— Кстати, так ведь оно и есть.

- Эта работа такова, что в течение года Ялкаб Пальванов не сможет видеться и даже переписываться с вами, с ним не будет никакой связи. Вот какого характера письмо мы направим твоей матери, — заключил Нурмурадов.

* * *

С южной стороны Ашхабад окаймляют холмы. Поднимаясь по мере удаления от города все выше и выше, они постепенно переходят в черную цепь Копетдага.

Если подняться на один из холмов, Ашхабад виден как на ладони. Пологий, с обширной смотровой площадкой, этот холм очень удобен и для наблюдений за небом.

Вечером того торжественного дня, когда на Луну был запущен советский космический корабль с экипажем из семи человек, на холме собралось множество ашхабадцев. Предупрежденные о времени, когда пролетит корабль, они наблюдали за ним до тех пор, пока серебристая точка не скрылась за горизонтом: прежде чем двинуться в сторону Луны, корабль должен был сделать несколько витков вокруг Земли, чтобы выйти на необходимую промежуточную орбиту.

Однако люди даже и не подозревали, что являются современниками еще одного замечательного исторического события.

Глубоко под холмом, на глубине в семьдесят метров, ученые готовили к полету своеобразный «корабль жизни». О проведении этого эксперимента знал только очень ограниченный круг ученых.

Профессор Ионесян сидел у пульта и ждал, когда поступит стартовая команда. Пышные усы профессора, похожие на треугольник, шевелились при малейшем его движении, отчего казалось, что он постоянно улыбается.

Флегматичный профессор никогда не волновался, не любил торопиться (как, впрочем, и опаздывать). И вот теперь, к собственному удивлению, он вздрогнул, когда услышал, что Ялкаба Пальванова доставили в помещение, где подготавливали к «запуску», а точнее сказать— к включению в сложнейшую криогенную установку.

Несмотря на то, что в комнате, в которой он находился, благодаря кондиционеру царила приятная прохлада, Ионесян вытащил из кармана платок и принялся быстро вытирать разом вспотевшее лицо.

Ожидая дальнейшего развития событий, профессор уже не расставался с платком.

Нужно сказать, волновался он не по-пустому: паруса корабля, имя которому «Жизнь», находились в руках этого человека.

«А вдруг, по какой-нибудь глупой случайности, не получится то, что мы задумали?— билась в голове назойливая, как муха, беспокойная мысль. — Тогда ведь наши охи и ахи, наши сожаления его не вернут».

Ионесян несколько раз прошелся по комнате, затем подошел к пульту. Стрелки многочисленных приборов его постоянно находились в движении.

В мембране раздался голос Павлова.

— Какая температура в холодильнике?

— Минус 196°.

— Давление?

— Нормальное.

— Приготовьте корабль.

Да, свое детище сотрудники называли не иначе, как кораблем.

Ионесян дотронулся до белого, обтекаемой формы, верньера. На пульте обзорного экрана показалась узкая асфальтированная площадка. По ней медленно двигалась открытая сверху белая машина, внешними очертаниями напоминающая «Волгу». На борту ее крупными буквами было выведено: «Жизнь».

«Жизнь» подъехала к помещению, в котором располагалась криогенная установка, и остановилась перед нею.

Бережно сняв с машины, Ялкаба положили на промежуточное ложе, приготовленное из специальных полимеров.

Нурмурадов и Павлов, одновременно подойдя с двух сторон, ввели в вены левой и правой руки желтоватую жидкость, и теперь напряженно ждали результата. Это был препарат, который помогал организму перейти в замерзшее состояние без разрушения жизненно важных тканей.

Как ни странно, но сразу после укола Ялкаб почувствовал себя настолько лучше, что на несколько минут даже позабыл о своей болезни.

Он огляделся, как бы стараясь запомнить все вокруг, даже самую малую малость. Предметы, к которым он прежде был безразличен, вдруг стали для него дорогими.

Костлявая рука смерти, словно спазма сжимавшая горло, после уколов немного ослабила свою железную хватку. Ялкаб перевел дыхание.

Его взгляд привлек кувшин на подоконнике. Над влажной, недавно политой землей горделиво возвышалась роза, которая едва начала распускаться.

Ялкаб подумал: когда душа человека обретает наконец покой, у него появляется интерес к разным, даже самым незначительным предметам, которые наполняют нашу жизнь.

Профессор Ионесян, словно прочитав мысли Ялкаба, подошел к окну, срезал один из полураспустившихся бутонов и протянул его лежащему навзничь человеку.

Ялкаб повертел цветок в руке, с восхищением разглядывая его словно видел впервые. Нюхая цветок, он вдруг почувствовал, как каждая клеточка тела начала наливаться свинцовой усталостью. Веки отяжелели и сами собой начали смеживаться.

Он и так и сяк старался не заснуть, но из этого ничего не получалось.

В конце концов, прошептав «Мне холодно!", Ялкаб закрыл глаза. Рука с цветком, упала на грудь, и в этот самый момент Ионесян резко поднял вверх один из рычагов установки.

Машина, на борту которой написано «Жизнь», с легкостью трогается с места и отправляется назад, а люди покидают комнату, где отныне безраздельно будет царствовать холод...

* * *

Раннее утро. Небо прояснилось, просветлело, сбросив с себя покрывало ночи из черного бархата.

Кусты хлопчатника на огромном прямоугольном поле, добротно, с любовью обработанном, напоминали молодых птенцов, в любую минуту готовых подняться ввысь.

Ашир шел открывать воду для полива хлопчатника. Сегодня у него было приподнятое настроение: только вчера они получили весточку от Ялкаба. Его брат, оказывается, участвует в важной научно-экспериментальной работе.

Он шел, думая о Ялкабе, и вдруг увидел, что растение, высаженное на специальной грядке недалеко от главного арыка, расцвело. Ашир уловил приятный аромат, струящийся от цветка.

— Слушайте! Цветок Урха расцвел! — что было силы закричал Ашир, хотя знал, что его никто не услышит.

Он несколько раз нагибался, нюхая большую, как пиала, чашечку цветка. Желтые лепестки только-только раскрылись, похожие на нежные уста девушки.