Василий Щепетнев - Первое дело Иеро

Священник методично делал дыхательное упражнение. Затем почти без плеска скользнул в воду.

Он знал, чувствовал, куда плыть. Под берегом находилась пещера, в которой и открывались теплые ключи.

Но одно дело чувствовать, другое — видеть. Что он увидит во мраке подводной пещеры?

Но он вплыл в черную пасть.

Проплыл немного и увидел свет. Зеленоватый свет. Гигантский подводный светлячок?

Светился Лар-Ри.

Сквозь желеобразное полупрозрачное тело просвечивала Личинка. Ее жгутики тянулись к голове Лар-Ри. К мозгу.

Вот почему медлил Сайрен, не уходил в озеро. Он охранял Личинку.

Вдруг Лар-Ри открыл глаза. Его разум еще не стал разумом чудовища — личинка была слишком молода.

Лар-Ри просил о смерти. Личинка хотела жить.

Тело Лар-Ри взорвалось, сотни жгутиков ринулись навстречу Иеро.

Чувствуя, как цепенеет тело, Иеро ударил ножом, ударил сильно, зная, что второй попытки не будет.

И свет погас.

Стало темно. Совершенно темно.

11

Он бродил по бесчисленным тропам, и всякая тропа была отдельным миром.

Он был в каждом мире — ребенком, юношей, мужем и старцем. Он ползал по подземным выработкам, отыскивая крошечные самородки рашшина, натыкаясь во тьме на кости друзей; он шел вместе с отрядом воинов по красной пустыне, где солнце было крохотным, а воздух редким; он защищал замок от восставших смердов, прекрасный замок, что плыл среди облаков над туманной землей; он сражался на арене с мускулистым черным великаном, а зрители, гигантские пауки, издавали странное, леденящее шипение, призывая биться на смерть; он прятался в крохотной ямке, а на него, изрыгая огонь, полз тяжелый дракон, земля содрогалась, но все, что у него было — это бутылка со смесью Лайджа; он спускался к огненному озеру, в котором плавали пламенные медузы, вглядываясь сухими глазами в безжизненное тело на берегу.

Всюду кипело сражение. В нем предстояло победить — или погибнуть. Но смерть лучше, чем постыдное бегство.

И он вернулся.

12

— Пер Иеро! Пер Иеро!

Кому это он понадобился? Нет сил пошевелиться глаза, а его зовут и зовут.

— Пер Иеро!

— Да, сейчас, — хотел сказать он, но с губ слетел невнятный стон. Э, так нельзя, ну-ка, соберись, ты можешь.

Иеро открыл глаза.

— Брасье? Капитан Брасье? Что случилось? — уже лучше, можно разобрать собственные слова.

— Он жив, — сказал Брасье.

— Кто жив?

— Вы, пер Иеро.

Иеро попытался сесть. Выходит, он лежит? Ну, конечно, лежит.

— Давайте, я вам помогу, пер Иеро.

А это что за помощник? Лысый…

— Лысый Джон?

— Друзья зовут меня просто Джоном, пер Иеро.

Просто Джон? А, Джон, и все. Сознание возвращалось неохотно, как нашкодивший кот к привычному очагу, ожидая трепки

— Я сам, — и он сел.

Когда Иеро готовился опуститься под воду, солнце стояло над одинокой елью.

Сейчас оно было там же, если и сдвинулось, то на самую малость. Получается, он пробыл без сознания всего ничего. А казалось… Он попытался вспомнить привидевшееся, но воспоминания расползлись, как туман под лучами солнца.

Иеро оглядел себя. Тело было усеяно десятками крохотный красных точек.

— Вы ее убили, — сказал Брасье.

— Убил? Кого?

— Личинку сайрена. Вот она, на воде.

Иеро посмотрел. Совсем рядом от берега на поверхности воды плавала бурая клочковатая масса. Это — личинка сайрена?

— Это все, что от нее осталось, — ответил на невысказанный вопрос Брасье. — Но личинка успела обжечь вас.

И только после этих слов Иеро почувствовал зуд. Зудело все тело, хотелось вонзить в кожу ногти.

— Ничего, — ответил он. — Пройдет.

Иеро поднялся. Ноги подрагивали, но держали.

Джон подал одежду. Одеваясь, он про себя читал молитву терпения. В конце концов боль — это иллюзия. Порождение нервных сигналов. Замени ее другой иллюзией, учили в семинарии. Иеро отведал бунчуков столько, сколько и положено было в первые годы семинарии и под конец боли не чувствовал совершенно, но сегодняшнее испытание много злее прежних. При известной тренировки тело само вырабатывает подобное лукинаге вещество, эндолукинагу, как говорят заклинатели. Пьянит не хуже манной водки. Вот их и тренировали бунчуками пониже спины… Умудренный муж рад любому опыту, писал величайший Лек-Сий.

— Нужно послать к Людям Льда. Пусть наводят порядок на своем озере — сожгут, на всякий случай, останки сайрена.

— Хорошо, пер Иеро, так и поступим. Вы сможете идти?

— Отчего же нет?

Иеро доказал, что слов на воду не бросает. Дошел.

— Вы куда, пер Иеро? Казармы в противоположной стороне.

— Я иду к себе.

— Но ведь…

— Хорош священник, боящийся войти в собственный дом. Будьте уверены, я в петлю лезть не собираюсь, — сейчас Иеро чувствовал себя так, словно без меры выпил манной водки. Это бывает — после сильной боли. Или вместе с ней.

— Но вы нездоровы.

— Я все-таки священник, постараюсь себе помочь. Или в поселке есть еще один лекарь?

— Нет, но…

— А раз нет, то и толковать не о чем. Помогите дойти.

Капитан Брасье спорить не стал. Вместе с Джоном довел Иеро до цели. Вошел в домик, осмотрел его и, пожелав хорошо отдохнуть, вышел. Иеро знал, что Джон остался снаружи. На всякий случай. Ну и пусть.

Он лег на ложе, попытался оценить свое состояние. Лихорадка, зуд, боль. Последствие контакта с личинкой сайрена. Чем все кончится, оставалось гадать — прежде подобных событий заклинатели аббатства не знали. Вернее, не знал Иеро. Он был прилежным семинаристом. Но, увы, не самым прилежным.

Нужно избавить себя, свое тело от яда куколки сайрена. Священник обыкновенно был и целителем, лечил всех, кто не лечился сам. Кто будет лечить священника?

Софизм.

Мысли продолжали путаться. Нужно спешить, пока еще есть граница между бредом и явью.

Он встал. Все же перемена, отвлечение. Заглянул в дорожную сумку, посмотрел, чем богат. Запасы, привезенные из Аббатства, невелики — он ведь не рассчитывал, что придется заниматься врачеванием. Травы — мышатник, кощеевы слезки, болиголов, корень Пилигрима. Ланцет, корпия, сушеные пиявки, тертый шмель, вот и все.

Пожалуй, лучше попробовать корень Пилигрима. Если он спасает от тофан, спасет и от личиночного яда. Почему второе вытекало из первого, Иеро не стал и задумываться, просто отрезал кусочек корешка и начал жевать.

Вкус ужасный. Но и вкус — тоже иллюзия.

Он опять лег. Усталость, не ищущая покоя.

Если бы у него был Красный Корень! Но Красный Корень был редкостью исключительной, и только заклинатель мог владеть им, а никак не семинарист. Но, быть может, корень был у пера Кельвина?