Джон Варли - Тысячелетие

Кто-то- вроде бы Дэвис, второй пилот, — воскликнул: «Какого черта?!»

«Не знаю, — сказал Рокуэлл. — Но я сделаю, как он велел. Вызови его еще раз».

«Окленд, я Юнайтед три-пять, поворачиваю».

И вновь его перебил голос Джанса: «Юнайтед три-пять, вы что-нибудь видите в правом окне?»

Последовала пауза. Я представил, как Дэвис смотрит через стекло. Ему пришлось буквально прилипнуть к нему, поскольку самолет, поворачивая влево, наверняка сильно накренился.

«Ничего не видать, Окленд, — отозвался наконец Дэвис. — Сплошные облака. Вы предлагаете…»

«Господи Иисусе! Что за?..»

Это опять был Рокуэлл, и больше он ничего сказать не успел. Мы услышали скрежет металла, приглушенный и далекий, а потом завыла сирена тревоги. Пять секунд ничего, кроме ее воя, слышно не было. Затем вновь прорезался голос Рокуэлла.

«Э-э… Окленд, я… Бог ты мой, мы долбанулись!»

Бортинженер Абаята кричал что-то неразборчивое. В лаборатории мы выясним, что он кричит; мы будем гонять пленку снова и снова, пока не восстановим картину полностью. Но сейчас мы слушали последние слова Верна Рокуэлла, произнесенные спокойным, почти скучающим тоном.

«Окленд, я Юнайтед три-пять… Да, мы с чем-то столкнулись и… И машина не слушается управления. Руль направления не работает… э-э… рули высоты тоже. Мы потеряли почти все левое крыло, машина горит, повторяю, машина горит.»

«Мы вышли из облаков, — добавил Дэвис. — Ну же, ну, давай вверх, давай!»

И опять Рокуэлл: «Машину заносит влево».

Абаята: «Тысяча пятьсот футов».

Рокуэлл: «Попробую… правый элерон. Ручка управления вихляет».

Дэвис: «Нос задирай, давай нос кверху… Мы падаем, Верн!»

Рокуэлл: «Похоже на то».

Абаята: «Давление на нуле, резервная гидравлика…»

Рокуэлл: «Я пытаюсь… Сейчас попробую… Не выходит. Ладно, я… э-э… Давай попробуем… Ах ты, чтоб тебя!..»

Я ни разу не слыхал, чтобы пилоты кричали во время крушения. У некоторых голоса более взволнованны, чем у Рокуэлла, но в панику никто не впадает. Летчики уверены, что всегда можно сделать что-то еще, и если они забудут это сделать, то сваляют большого дурака. Поэтому они пытаются, и пробуют, и продолжают пытаться до тех пор, пока земля не окажется в дюйме от ветрового стекла. И тогда, как мне думается, они действительно приходят к выводу, что остались в дураках. Они понимают наконец, что времени на дальнейшие попытки не осталось. Они проиграли. Они лопухнулись. Они презирают себя за то, что не справились с проблемой вовремя, и они говорят: «Ах ты, чтоб тебя!..»

Конечно, пилотам страшно. По крайней мере те из них, кому удалось-таки справиться, не раз говорили мне, что ощущали нечто весьма похожее на страх. Но пилот обязан держать машину в воздухе, и он делает свое дело до последней секунды, пока не врежется в землю.

Вы можете определять героизм как угодно, но, по-моему, это он и есть. Держаться до конца, несмотря ни на что. Будь то пилот, сражающийся со своей машиной до самой последней мили, или телефонистки, врачи и санитарки, остающиеся на посту во время бомбежки Лондона, или даже оркестр «Титаника», продолжающий играть, когда корабль идет ко дну.

Люди просто выполняют свои обязанности.

В зале стало тихо. Никто не мог найти подходящих слов. Рокуэлл не сказал ни единой бессмертной фразы, пригодной для цитирования потомкам, но никому не хотелось нарушать тишину.

Это моя обязанность.

— Давайте прослушаем вторую пленку, — сказал я, и все зашевелились. Я взглянул налево, где сидела стенографистка из «Юнайтед» с блокнотом на коленях. Она была бледна, глаза у нее блестели. Я улыбнулся ей: дескать, все в порядке, я понимаю, но судя по взгляду, которым она меня одарила в ответ, девушка, вероятно, решила, что я над ней насмехаюсь. Такая уж у меня физиономия, не приспособленная для выражения сочувствия. Мне не раз говорили, что я обычно выгляжу то ли слегка раздраженным, то ли чуточку злым.

— Вторая еще в работе, — сказал Эли.

Он посмотрел многозначительно на Джанса, прикрытого с флангов защитниками. Я вздохнул, потащил за собой стул и оседлал его прямо напротив парнишки. Мне представили его адвоката, но имя вылетело у меня из головы.

Без законников не обходится ни одно расследование. Скоро их будет здесь не меньше, чем червей в недельной давности трупе.

— Я вел 35-й и 880-й туда, куда и собирался, — безучастно проговорил Джанс. Он не отрывал взгляда от своих ладоней, сцепленных на коленях. Казалось, парень вот-вот хлопнется в обморок. Глаза у него закрывались, веки потихоньку ползли книзу, потом вдруг судорожно распахивались- и взгляд опять устремлялся к ладоням. Изъяснялся он двумя способами: слишком быстро и слишком медленно. Взрыв словоизвержения внезапно сменялся еле слышным бормотанием, в котором невозможно было разобрать ни слова.

— И как ты вел их, Дон? — спросил я ободряюще.

— А?

— В каком порядке? Они ведь оба приближались к Окленду, верно? Какой из них ты собирался передать на посадку первым?

— Э-э-э… — Глаза у Джанса сделались совершенно пустыми.

Чего и следовало ожидать. Адвокат предостерегающе кашлянул. Мы уже прослушали целую лекцию о том, что допрос проводится вопреки его советам, и он уже неоднократно встревал в нашу с Джансом беседу, обвиняя меня в грубом обращении с его клиентом. В грубом обращении! Это дрянцо в костюме-тройке будет указывать мне, черт побери, как обращаться с парнишкой! Можно подумать, я сам не вижу, в каком он состоянии. Больше всего я боялся, как бы он не начал плакать.

— О'кей, советник! — Я поднял руки кверху. — Никаких вопросов! Я просто сижу и слушаю.

По-видимому, это была наилучшая тактика. Вопросы лишь сбивали Джанса с толку.

— Так ты говорил, Дон, что…

Несколько минут он сидел, силясь сообразить, на чем прервался.

— Ах да. Какой из них был впереди… Я… я не могу вспомнить.

— Это неважно. Продолжай.

— А? Ах да, конечно.

Он замолчал, не выказывая ни малейшего намерения продолжать. Потом вдруг затараторил:

— У меня в работе было пятнадцать коммерческих рейсов. Сколько частных самолетов- не знаю. И еще несколько военных… Суматошный вечер, но мы справлялись, все было о'кей. Я видел, что они сближаются, эти двое, но времени в запасе было навалом.

Столкновение им не грозило, клянусь. Даже если бы они ни слова больше от меня не услышали, они разминулись бы… ну, милях в четырех-пяти как минимум.

В общем, я велел 35-му свернуть… свернуть направо. Совсем чуть-чуть. Мне просто хотелось освободить дорогу кому-то сзади… Ну да, это был рейс «Пасифик Саутуэст» из… как его?.. ах да, из Бейкерсфилда. Рейс одиннадцать-ноль, точно.