Владимир Печенкин - Два дня «Вериты»

— Что? Да… Хотя едва ли это можно назвать социологией. Из меня сделали обыкновенного провокатора, если уж говорить честно. Нехорошая работа, если по правде сказать… Велели прикинуться социологом. А что я смыслю в социологии, а? Шляться по разным сборищам, кружкам, студенческим сходкам, вылавливать «левых», «красных»… С моими-то нервами!.. И получать гроши, на которые невозможно прилично жить…

— Зачем? — неожиданно спросил Слейн.

— Что — зачем? — споткнулся «социолог».

— Зачем жить таким, вроде вас?

— Но, сеньоры… Простите, это все нервы… — он зашипел, точно проткнутая камера, и прижал ладонями гримасу ужаса.

— Здорово развезло его, — заметил Слейн по-английски. — В такую жару нельзя много виски. Однако, какая сволочь!..

— Это не от виски, Джо. — Багров взволнованно вытер лоб скомканной салфеткой. — Это… Руми включил «Вериту»!

— Не может быть! Ты всегда уверял, что Руми точен. А ведь срок наступит только завтра. И потом… посмотри-ка, — он указал на эстраду, где опять распинался сеньор в оранжевой шляпе. — Этот врет про своего лидера, и хоть бы что!

— И все-таки говорю тебе, Руми включил «Вериту». Взгляни на этого слизняка. Видишь, как блестят глаза? И он только что выбросил прямо на стол свои тайны, хотя за это может потерять и последнюю «работу».

— Так почему же продолжает так громко врать сеньор избиратель? Почему орут чепуху динамики машин? Слышишь? Что ж, на таких джентльменов не действуют импульсы?

— «Вериту» нельзя включить сразу на полную мощность. Надо сначала дать войти в режим. Кроме того, «импульсы правды» в первую очередь и сильнее влияют на психику более чувствительного индивидуума. Как, например, этот пьяный изнервничавшийся подонок. Но Руми всегда точно выполняет приказания! Значит, что-то случилось в Кхассаро…

— Жить зачем? Еще чего спросите! — опять нервничал «социолог». — Жить и льву, и скорпиону хочется… Кто грызет, кто жалит — так и быть должно… Ах, нервы!..

На него не обратили внимания.

— Тебе видней, Гарри, — сказал Слейн, вставая. — И если пьяный шпик может служить за индикатора импульсов, то нам надо бежать в ресторан «Акварио», там у оранжевых христиан главный муравейник. Идем, иначе пропустим самое интересное. Сколько надо «Верите» на раскачку?

— Минут двадцать, — бросил на ходу Багров.

Глава 17

Агитмашины то вещали, то верещали, производя необходимый сумбур в головах избирателей. Улица обожгла солнцем, ошеломила шумом.

Им посчастливилось поймать свободное такси, и минут через десять они вышли у подъезда ресторана «Акварио». Вся правая сторона улицы уставлена шикарными легковыми автомобилями и автобусами. Белоснежный полисмен фехтовал дубинкой, безуспешно пытаясь разрядить пробку на проезжей части квартала. Рядом с символическим знаком созвездия Водолея над зеркальными дверями ресторана надрывался сверхмощный динамик!

— …И господь благословит народ, покорный его воле! И осенит благодатью своей! И даст каждому кров, и хлеб насущный, и радость, ибо вы голосовали за независимых христиан!

— Сейчас вас осенит, сеньоры, — пообещал Слейн динамику. — Гарри, поглядим еще разок на того благополучного бегемота на плакате! Это и есть сеньор Моралес. Вот сейчас «Верита» развернется на полный ход, и у этой морды будет совсем иное выражение. Честное слово, ради такого зрелища стоило сидеть три года в трущобах и горах!

Они протолкались сквозь толпу зевак, Слейн помахал перед носом оранжевого здоровяка корреспондентским удостоверением и туманно объяснил:

— Мы за господню благодать.

Их пропустили.

В зале было тесно, как в консервной банке. На эстраде сияла свежей апельсиновой окраской переносная пластмассовая трибуна. Над ней лучезарно улыбался сеньор с оранжевой бутоньеркой в петлице фрака. Слейн толкнул друга:

— Нам везет, нам удивительно везет! Сам сеньор Моралес осчастливил избирателей! — И он крикнул, сколько хватило голоса: — Слушайте! Слушайте сеньора Моралеса!

Стоявшие рядом оглянулись на Слейна. Оратор улыбнулся еще шире и поклонился на голос. Живой Моралес выглядел старше и подержаннее, чем Моралес плакатный. Но все же благообразный, благополучный облик лидера вызывал у обывателя доверие к партии независимых христиан. Узкий лоб успешно дополняла лысинка. Короткие усы над полными красными губами щетинились от улыбки. Голова плавно поворачивалась на толстой шее, черные глаза по-хозяйски обводили толпу. Роль политического деятеля приучила лидера к сдержанности в жестах и выражениях, но если на сеньора Моралеса надеть клеенчатый фартук, он ничем не отличался бы от лавочника средней руки, торговца рыбой, мясника. Такое сходство льстило самолюбию обывателей Адигарадо.

Моралес сложил широкие, как лопаты, ладони в рукопожатие и потряс ими над головой, приветствуя аудиторию. Белый фрак чуть не лопался, круглое лицо налилось кровью от натуги.

— Сеньоры избиратели! — возопил Моралес. — Никто не хочет себе плохого. Так зачем вам голосовать за республиканцев, когда вы не видали от них ничего хорошего? Если уж говорить честно, так республиканцы — сборище жуликов! Не так ли, мои добрые друзья?

Багров шепнул:

— Странно. Или Руми очень медленно выводит реостаты…

— Подожди, — отмахнулся Слейн. — Пока что Моралес вещает сущую правду.

— Кто же выведет страну на путь процветания и прогресса, кто?! — Моралес оживленно задвигал головой. — Только партия… только партия независимых хри… хри…

Моралес сбился.

— Что он хрюкает? — громко спросили из толпы. — Подавился, что ли, своей партией?

— Только партия независимых христиан может… сделать меня членом парламента!

Моралес сказал не совсем то, что ожидалось, и в зале стало очень тихо. Багров сжал плечо журналиста.

— Слушайте сеньора Моралеса! — весело крикнул Слейн, чувствуя знакомое волнение, как тогда в больнице. — Слушайте, сейчас он откроет вам свою программу!

— Да, программу… Что я хотел сказать? Я хотел… Гм…

— Если хотел, так говори, черт возьми! — поторопил события голос от двери. И Моралес сказал:

— В конце концов, дьявол с ней, с программой. Я хочу в парламент…

Он сказал, и черные заблестевшие глаза полезли из орбит, как у быка, которому всадили в шею первую бандерилью.

— Старый президент два срока сидит в кресле, этот выживший из ума осел чем-то нравится американцам из «Юнайтед фрут». Но на сей раз янки немного отпустили вожжи и дали нам возможность разыграть выборы самим… Они знают, что ни я, ни мой конкурент Приетта — будь он проклят! — не станем плевать против ветра и ссориться с «Юнайтед фрут». А то они нам быстренько устроят государственный переворот… Ну да, североамериканские фирмы, которых называют друзьями… они грабят страну. А кто ее не грабит? Мы… и я… только маклеры у них… Но моя жизнь и мои деньги! Кто скажет, что маклеру не нужны жизнь и деньги? Пусть делают что хотят, не стану я ссориться с янки…