Nik Держ - Cто лет безналом

— А с документами как? Ксивы чистые? Чтобы в загранку уйти… Ты пойми, мне просто нужных людей подставлять не охота — ты оттуда возвращаться не собираешься?

— В ближайшее время — нет. Если есть подхват, выправи и бумажки. Мои — полная лажа!

— Подхват есть, только придется подождать, — сказал Роман.

— Время есть, подожду, — согласился Прохор, — а заодно подлечу подточенное кичей здоровье!

— Так ты у хозяина парился? — удивился Роман. — А я после того памятного случая ни разу…

— Молодец! — похвалил Кислого Прохор. — У меня так не получается! Всегда попадаюсь на какой-нибудь пакости! Как Шура Балаганов, что тырит кошелек, имея тысячи в кармане…

— Издержки пользования кадуцеем? — догадался Роман.

— Точно!

— Значит так, вернемся к нашим баранам, — продолжил Роман, — выехать за рубеж можно двумя способами: по турпутевке, либо членом команды на каком-нибудь пароходе, с заходом. Второй вариант предпочтительнее: команда большая — меньше внимания…

— Хорошо, — согласился Прохор, — матросом, так матросом! Оформляй бумажки! Эх, по морям, по волнам… Наливай!

Море не на шутку разбушевалось. Матрос Георгий Петухов лежал на шконке и страдал от морской болезни. Прохор долго ругался, когда прочитал в документах, выправленных Романом свою новую фамилию.

— Петухов?! — недовольно воскликнул Дубов. — Да ты обалдел! С такой фамилией под нарами самое место! Я же законник, а ты меня так опускаешь!

— Да какая тебе нахрен разница? С парохода сойдешь и ксивы выбросишь! Ну, нету пока других! А к этим бумажкам никто не придерется! Если согласен, я визу пробивать буду! Если нет — жди, я не волшебник!

— А, черт с ним! Петухов, так Петухов! Но все равно, чувство такое, словно обосрали!

— Да крепко в тебе понятия засели… Ты, Прохор, избавляйся от них, иначе, в натуре, трудно тебе дальше будет! — посоветовал Кислый.

— Так вся моя жизнь — сплошные понятия! Если посчитать, сколько я на каторге времени убил… Жуть берет! Иные столько не живут.

Через неделю Петухов получил визу (Роман сделал для старого приятеля невозможное — обычно визирование занимало несколько месяцев) и, имея на кармане корочки матроса, погрузился на БМРТ «Комсомолец Приморья», направляющийся в Сингапур для ремонта.

«Комсомольца» нещадно бросало из стороны в сторону, шпангоуты трещали от нагрузки, и Прохору казалось, что судно вот-вот развалиться на куски. А выжить в этом мокром аду не выйдет, будь ты хоть трижды бессмертным. К горлу подкатил ком, и Дубова вывернуло наизнанку.

— Че, студент, плохо? — поинтересовался сосед Прохора по каюте — моторист Митрич.

— Есть чуток, — едва сдерживая рвоту, ответил позеленевший Дубов.

— Эт ничего, — с усмешкой проговорил пожилой моряк, — человек, он ко всему привыкает. Поболтаешься немного, глядишь, и привык уже… Хотя вон Петрович, стармех наш, — пояснил он, — уж поболе моего окияны бороздит, а при пяти баллах словно салажонок блюет! Просто на большом судне тяжелее качка переноситься. Я после тральщиков, да СРТМов[78] долго к БМРТушке[79] привыкнуть не мог… На тральщике потряхивает и все, а здесь кормовая качка, бортовая… О! О! Как с волны пошел!

Словно в подтверждение слов Митрича судно накренилось на левый борт. Прохор похолодел от испуга — ощущение было такое, что пароход сейчас перевернется.

— Страшно? — участливо полюбопытствовал моторист. — Эт тоже не беда! Я свой первый шторм на палубе возле ПСНа[80] просидел! Дед[81] мимо проходил. Ты чего, — хитро так спрашивает он меня, — здесь сидишь? Да так, — отвечаю, — свежим воздухом дышу! Ничего дед не сказал, только прищурился лукаво и дальше пошел! А я так возле плота и просидел, пока все не утихло! А потом ничего, в шторм даже спится не в пример крепче… А как мы на Курилах в шторм киряли, рассказать кому — не поверит…

— Митрич, да помолчи ты хоть немного! — взмолился Прохор.

— А я чего, — возмутился моторист. — Я ж тебе, дурья башка, отвлечься помогаю! Ну, если достал, звиняй! Я тогда сосну чуток…

Через секунду до Прохора донесся мерный храп Митрича.

Едва только «Комсомолец» пришвартовался в Сингапуре, а команде разрешили сойти на берег, Прохор поспешил исчезнуть. Что творилось на судне, после того, как он не вернулся обратно в назначенный час, его мало интересовало. Адаптироваться на новом месте не составило труда. Языковая проблема перед Прохором не стояла: он спокойно разговаривал на десятке языков, сказывалась бурная гастрольная молодость начала века. А вот с новыми документами Дубову пришлось повозиться — нужных знакомых в Сингапуре у него не было. Но он не расстраивался — деньги есть, значит документы рано или поздно найдутся. Помог случай — во время обеда в респектабельном ресторане к нему подошел официант и попросил Прохора пройти к хозяину ресторана. Не понимая в чем собственно дело, Дубов вышел из-за стола и пошел вслед за официантом. Халдей оставил Прохора возле массивной дубовой двери и вернулся к своим обязанностям. Дубов секунду рассматривал вычурную резьбу на дверях, а затем вошел в кабинет хозяина заведения. Кабинет, против ожиданий, оказался небольшим уютным помещением, все пространство которого занимал массивный стол и несколько мягких кресел. За столом сидел пожилой мужчина. В глаза Прохора бросилась густая седая шевелюра хозяина и мощные сросшиеся на переносице брови.

«Как у Лени Брежнева», — усмехнулся про себя Прохор.

— Чем обязан? — вежливо, на английском языке осведомился у старика Дубов, бесцеремонно падая в мягкое кресло напротив хозяина кабинета.

— А ты и вправду — бессмертный! — вдруг по-русски отозвался старик. — А я, бля, не верил! Здорово, Кадуцей! Не узнал?

— Не припомню, — отрицательно мотнул головой Прохор.

— Зато я тебя на всю жизнь запомнил! Ты меня в двадцать седьмом от пера в бочину спас! Отмазал перед босотой баргузинской! Чуть не порешили демоны — я тогда беспризорничал, да с Пашей Сизым промышлял… Жиганом, в натуре, стать хотел! А тут комиссары повязали и на тюрьму… А там жиганов не очень-то…

— Пушкин? — смутно припомнил Кадуцей, глядя на седые курчавые волосы старика.

— Я! — обрадовано воскликнул хозяин ресторана. — Ведь ты меня Пушкиным и прозвал за волосы курчавые и смуглость! На всю жизнь кликуху прицепил! А я и сейчас по документам — Крис Пушкин…

— А здесь-то ты как очутился?

— Э-э! После лагеря я по воровской тропе пошел… Перед самой войной спалился на скоке гастронома… А в сорок первом — добровольцем на фронт…