Брайан Олдисс - Клуб любителей фантастики, 1974–1975

ЮНОША (прерывает). Которые раньше говорили, сказали — в небе живут, по звездам. А ты сам где, на небе? Какой у вас год там?

СТАРИК, Семьдесят четвертый… тысяча девятьсот. Ты что — на фронте сейчас?

ЮНОША. Ого, полста лет, больше! (Пониженным голосом.) Слушай, а тут положение тяжелое. Германец наступает, армия кайзера Вильгельма., У них свой рабочий класс задавленный. С Риги идут, Двинск уже захватили. И здесь наступают. Хотят выйти на Гатчину, там до Петрограда прямая дорога. Нашей власти четыре месяца, а они — чтоб задушить свободу. Старые царские полки стихийно откатываются, открыли фронт… Канонаду слышишь — германские пушки.

СТАРИК. Постой! Где вы находитесь?

ЮНОША. Положение отчаянное. (С нарастающим энтузиазмом.) Но они не знают, они не знают, что перед ними теперь не серая скотинка, а революционные отряды! Такого они еще не видели. Мы умрем, как один, но не пустим… Вторую неделю здесь. Вчера выгнали двух провокаторов, расстреляли одного развращенного элемента, который грабил. Вечером митинг, постановили — трусов не будет. И сегодня, как начнет германец, сами перейдем в атаку. Знаешь, какое настроение — мы тоже, как в небе, по облакам. Любой в отряде может речь держать, всю пропаганду высказать — про мировую революцию, всемирную справедливость… Алло, на проводе!

СТАРИК. Да-да, здесь. Скажи…

ЮНОША. Ну ты давай рассказывай скорее, как у вас. Мы-то изнищали вконец. По деревням ни соли, ни железа, в Петрограде продовольствия на три дня. Но все равно народ горит против капитала… С какого года сам — вроде голос старый?

СТАРИК. С девяносто девятого. А вы где стоите?

ЮНОША. Так и я с девяносто девятого. Как же выходит?… Откуда говоришь, не из Питера?

СТАРИК. Из Москвы.

ЮНОША. И я же московский… Ты сейчас-то где, на какой улице?

СТАРИК. На проспекте Мира… в общем, где раньше Мещанская. Даже дальше. Возле ВДНХ.

ЮНОША. Чего-чего?

СТАРИК. Около Выставки достижений народного хозяйства.

ЮНОША. А что — уже есть достижения? Трамваи ходят в Москве?

СТАРИК. Трамваев мало…

ЮНОША. Вот и сейчас не ходят. Мы в Петроград собрались, с Конной площади на Николаевский вокзал пехом… Скажи, а керосин есть, дрова?

СТАРИК. Нету, потому что…

ЮНОША. Сейчас тоже. Старые бараки ломаем, от холода спасаемся. У вас ломают бараки?

СТАРИК. Последние сносят. Но не оттого…

ЮНОША. А говоришь, достижения… Подожди, сейчас за стену выгляну — мы тут в доме сгорелом стоим. Может, пора уже.

Шаги, еще шаги… Грохот орудий.

Нет, пока стреляют, готовятся. Но скоро пойдет германец. Только им неизвестно, что у нас пушки тоже есть. С Путиловского вчера привезли две трехдюймовки. Уже на позицию поставили, окоп для снарядов, все… Они пойдут, а мы как жахнем. А потом конница налетит. Васька Гриднев, кавалерист, собрал по мужикам лошадей.

СТАРИК. Погоди!.. Гриднев… Василий?

ЮНОША. Седел нет — из мешков поделали, стремена навили лыковые. Неделю ребят учит в атаку на кусты — рубят шашками. Лошаденки маленькие, брюхатые, но ничего. Сегодня ударят во фланг противнику.

СТАРИК (взволнованно). Подожди же! Вася Гриднев — я его знал. Воевали вместе… Слушай, ты где жил в Москве? Тебя как звать?

ЮНОША. Я?… Алексеев… Крестили Павлом. У Гавриловны жил, аптекарши. Дом на Серпуховском проезде, деревянный. Сам учеником на Михельсоне.

СТАРИК. Так это же я Алексеев! Павел Иванович… Я у Гавриловны жил. Первый этаж с крыльца налево. Шестеро наших заводских стояло у нее. Моя койка у двери сразу. Одеяло пестрядевое из деревни привез. А летом спал в дровяном сарае.

ЮНОША (недоверчиво). Ну?…

СТАРИК. Отец Иван Васильевич… Калужской губернии, Хотьково Думиничского уезда. Деревня Выселки.

ЮНОША (тревожно). Ну… и мой батя тоже.

СТАРИК. И под Питером я был — от михельсоновцев группа. Штаб в баронском доме сгорелом — как мы пришли, еще дымился.

ЮНОША. Тут вот тоже дым.

СТАРИК. Сапоги на мне были австрийские тогда, помню. Рука болела — мы в Петрограде ревизию частных сейфов делали в банке, буржуй ладонь прихлопнул железной дверцей. Со зла.

ЮНОША. Так он мне прихлопнул! Вот у меня тряпочкой замотано.

СТАРИК (тихо). Знаешь, ведь я — это ты.

ЮНОША. Ты — это я?… Как?

СТАРИК. Ну да. Только через время.

ЮНОША. Погоди! Ведь ты же старик, — дед. Тебе сколько, восьмой десяток небось?

СТАРИК. Семьдесят шестой пошел… Понимаешь, это они связали нас, соединили, которые из будущего. Сейчас ты и есть ты. А после станешь я… Смотри, как совпало, получилось. (Глубоко вздыхает.) Сердце даже прихватило. Где у меня корвалол?…

ЮНОША. Выходит, и мне стукнет семьдесят пять? Не верю.

СТАРИК. Еще бы! В двадцать лет допустить невозможно. И я не верил. Первые-то года какие длинные — из детства в юность. Каждый час чувствуешь, что живешь. Но потом она подкрадывается, старость. Отдельный день идет долго, а года быстро набираются, незаметно… Слушай, раз такое дело, я же тебя предупредить могу. Чтобы тебе мои ошибки миновать.

ЮНОША. Значит, это я, который вот со мной разговариваешь? Как здорово… Ну ты скажи, отец, как там у тебя… У меня все будет получаться? Мы с ребятами тут все разбираем — кто министром, кому армией командовать. Прежние-то теперь, — царские, все полетели. Наша будет власть. Ты объясни, кем я стану. Командиром фронта, а?

СТАРИК. Фронта?… Нет, не будешь.

ЮНОША. Ну, хотя полк под моим началом?

СТАРИК. Не. Провоюешь рядовым.

ЮНОША. А почему?

СТАРИК. Так получится. Не знаю.

ЮНОША. А потом? Как отстоим революцию… У нас лектор был, про звезды рассказывал, Луну, Солнце. Всем, говорит, надо учеными быть, грамотными.

СТАРИК. Ты ученым не станешь. Рабочий.

ЮНОША. Опять рабочий?

СТАРИК. Да.

ЮНОША. На Михельсоне?… И жить у Гавриловны в дому?

СТАРИК. Какая там Гавриловна! У нее дом отберут. Завод у Михельсона тоже. Все станет нашим. Но ты рабочий.

ЮНОША. А в песне поется: «Кто был ничем, тот станет всем». Ты что же, не старался, не хотел подвиг совершить или что-нибудь?

СТАРИК. Еще как! Революция началась, только и думал, что героем стану, все меня будут знать.

ЮНОША. Вот и я мечтаю. Мы тут про подвиг думаем все.

СТАРИК. Ну правильно. Твои мечты, которые сейчас, и есть мои молодые мысли. Но не получилось.

ЮНОША. А почему? Ты расскажи, как прожил.

СТАРИК. Как прожил?… Семья, дети — три сына. Только они погибли, все мои сыновья. (Плачет.)

ЮНОША (тихо). Ты что, отец?…

СТАРИК. Видел-то их мало-мало. Почти ничего такого и сделать для них не мог особенного. Таня училась после гражданской, стала медиком, врачом. Выучилась — надо ехать в Среднюю Азию на трахому Там процентов до двадцати заболевали тогда глазами, слепли. По городам на улицах нищих незрячих — не протолкнуться. Потом на оспу в Поволжье, эпидемии подряд шли-целыми деревнями лежали. С холерой тоже боролась — тогда от холеры помирали тысячами.