Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 03

— Просыпайтесь! Как вы себя чувствуете?

— Хорошо. Извините, заснул. И опять этот Голос. Вот видите, не берет!

— И не надо, отдыхайте. Только говорите погромче. Закрывайте глаза. Спать!

Легко сказать «ретрансляторы», «получили-передали». Внутри их резонаторов другая топология: слова и образы растягиваются, перетекают, оборачиваются, ветвятся — симулянт Дали это зарисовал. И косвенно рассказал. Они ведь получают не в словах, а в какой-то очень твердой валюте, которую конвертируют в свою внутреннюю и расплачиваются за всё уже в ней. Шуберт — в мелодиях, Ван Гог — в желтом цвете, Филонов — в фасеточном зрении. В словах — редко, они обычно молчат. У них иногда как бы молчат даже холст, рояль, строка. Да-да, я замечал, и строка может молчать, а полученное ими выражается не их надуманными словами, а вопреки им, «ударом через руку». Альб же говорил, что художник не обязан понимать, что он делает, и что нельзя относиться к тому, что создал, — вообще никак нельзя относиться. Разве это возможно?

— Просыпайтесь!

— Ой, хорошо! Ну, что, не поддаюсь, да? Заснул? Давайте, я сам расскажу, что слышал.

— Вы это уже сделали. Забыли? Это нормально. И вообще, должен вас разочаровать: никаких отклонений со стороны психики я у вас не нахожу. Собственно к психопатологии ваш случай отношения не имеет. Явление хотя и редкое, но давно описано, зато в каждом конкретном случае приходится решать вечные вопросы «кто виноват?» и «что делать?»…

То «пишется», то вдруг «не пишется», словно выбило из какой-то надмирной сети, и всё, и «Невозможно отобразить страницу». Почему? Ведь только что было возможно. Нипочему. Неустойчивая связь с Провайдером, с Подателем страниц. Нет выделенной линии связи с Ним. Обновляй попытки. Или сделай паузу, не дай себе засохнуть, отлучись в жизнь и возвращайся. А неустойчива и выделенная связь. Но у гениев свои выходы в эту сеть, а к тебе — как ни трудись, как ни упорствуй — соединение приходит случайно, если приходит. Еще один псевдоним Бога. А может, уже исчерпан ресурс твоего терминала, и оно не придет никогда? И вот, оно не приходит, а она уходит. С кого взыскать моральный ущерб, упущенную выгоду? Не взыщи. Погоди, я с тебя все взыщу, и в двойном размере! Черт, где я там? Ага, «Системы выносного холода. Модельный ряд. Аксессуары: суперструктуры и ночные шторки». Да, позвонить надо — пока не закрылись ночные шторки.

— Батя, это я. Как вы там? Юрка у вас? А чего она его на дачу не взяла? Ну, жизнь такая, батя. Волка ж ноги кормят — не государство. Приехал поздно, она уже смылась. Вот, в отпуске нагляжусь. Так я не понял, она где? Да она трубу отключила. Батя, ну у меня работы воз. Если проявится — звякни. Да не будет она звонить: поцапались. Ну, ладно, всё, пока.

Альб говорил о бесконечной нити, о том, что сочинение не заканчивается точкой. А о многих писателях говорят, что они всю жизнь пишут одну книгу. У одних творцов сильная внутренняя настройка на одну основную «волну» — и их мир как бы повторяется, поворачиваясь разными сторонами, а у других настройка плавающая, и творение каждый раз выглядит «новым». И создателю нельзя оценивать созданное, потому что нельзя вмешиваться в себя. Это сбивает настройку. А у приемников своя настройка, и проявляется она в склонностях. И если настройка узкая, то сильно нравится, допустим, Толстой, а Достоевский не сильно — или наоборот. И это не дефект приемника, а его техническая характеристика — высокая избирательность. А резонанс при совпадении настроек — сопереживание. И только это — результат, цель и смысл искусства. И только так оно обменивается духовной энергией с внутренним источником добра. Что, меняем пластинку на социал? А дальше что будет? А дальше я тебя найду, и посмотрим, что тогда с тобой будет. Ну, отыскалась, наконец? A-а, это Жорка.

— Привет, Жора. И хорошо, что оторвал, у меня уже мозоль. Где-где, на пальце от мыши. Да какая там личная — дома сижу. Дома какая может быть личная жизнь? Да, не к ночи будь сказано, тоже наметилось какое-то западание. От нервов, наверное, или от головы. Был, был, толковый мужик, в самом деле. Правда, загипнотизировать меня не смог. А вот меня не смог! Но кое-что прояснилось. Главное, это не я тронулся, а что-то типа накладки в эфире. Ну, когда какой-нибудь радиолюбитель влезает на чужой волне в приемник или телевизор, — вот, похоже, какой-то искусством ушибленный любитель въехал в мой приемник, и теперь не очень понятно, как его отключить. Нет, приемник отключать не хочется, он мне еще нужен. Да, резидент какой-то гонит волну, а я не фильтрую. В выходные особенно: нечем заняться гаду, но я его запеленгую. Завтра? Да вроде ничего не планировалось. Даже так? Что-то серьезное? С кем встреча-то? Ну, на месте, так на месте. Ну, давай, до завтра.

Кому это я так срочно понадобился? Ладно, как учит Крокодилыч, великий и ужасный, у проводников холода должны быть широкие контакты. На чем мы тут остановились? Но что есть добро? Вот, наши апостолы «добра с кулаками» пишут, что сегодня этого, «конечно, уже недостаточно». То есть надо понимать так, что сегодня добро должно быть с кастетом, с бейсбольной битой, с ножом. Но тогда лучше, наверное, с пистолетом? Пистолетом можно творить добро и в упор, и с расстояния. Бомбой тоже хорошо творить добро — много можно за раз, если хотя бы грамм на триста, в тротиловом эквиваленте добра. Побеждать зло его же оружием. Но тогда надо лучше им владеть. То есть их добро не просто должно быть таким же подлым, гнусным и циничным, как зло, — их добро подлее, гнуснее и циничнее зла. Как все-таки удобна, как универсальна эта их мера, кулак. Для добра, зла, совести, сердца, мозга… Цельные люди! Из одного куска.

— Эй, подпольщик, оторвись, а то заложу. По мою душу в пятницу — никто? Ничего?

— А кому она нужна, твоя душа? Пока ты по кочкам скакал, у нас тут ЧП выплыло. Ника в четверг все-таки прокололась. То ли реквизиты перепутала, то ли еще что, но на деньги попала. По твоим, кстати, делам.

— Сильно?

— Прилично. Годика два расплачиваться — если вообще сразу не выпрут. Крокодилычу еще не докладывали.

— Чего, зайти к ней?

— Не знаю, это твое дело. А может, это ты? Это ж по твоим сделкам. Тебя-то не выпрут.

— Но и по головке не погладят.

— Эт-то точно.

— Нет, это мне не надо. У меня все было нормально. Не первый год замужем.

— Как-ить хошь, дело хозяйское. А чего, правильно, табачок врозь.

Альб говорил, что в произведении видят то, что получилось, и не видят того, что могло получиться, а могло получиться другое, многое, разное. Но так ведь и с человеком. А. Ш. вспоминал, что в «Пер Гюнте» Ноймайр соединил несколько разных личностей: вот такой он есть, а вот таким — и другим, и третьим — он мог стать. Он не стал ни другим, ни третьим, но все они — и другой, и третий, и, может быть, десятый — живут в человеке, в том, который есть, и что-то в нем делают, как-то влияют из тени, из-за кулис, не выходя на сцену сознания. Мы, может быть, все — множественные личности, коммунальные квартиры… Человек, конечно, многоконтурная система. И она способна откликаться на разное, на многое, но когда внутри вдруг оказывается целый колхоз — разнохарактерных, разновозрастных, разнополых, по-разному образованных… как это так? И что это значит? Что значит существование в нас свойств и навыков, которые мы не. могли приобрести в жизни? Наследственное, от предков? А новые знания, нашим предкам не известные, — откуда они? Что это значит? То и значит.