Елена Клещенко - Эликсир от бессмертия

На рубеже тысячелетий, в эпоху проекта «Геном человека», когда казалось, что все тайны уже у наших ног, таких романтиков было немало. Они исходили из того, что гены долголетия в человеческой популяции уже есть, нужно их только найти. Кое-кто не гнушался даже вспоминать о фантастических сроках жизни библейских патриархов и героев древних саг. Дескать, если написано, что Ани конунг, не любивший воевать, прожил шестьдесят и шестьдесят и тридцать лет — нечего искать ошибок переписчика, именно столько они и жили. А потом генный вариант — аллель, отвечающий за долгую жизнь, стал исчезать из популяций, век от века становясь все более редким. Всё по Дарвину: что нам проку с этого гена, если он не защищает от насильственной смерти — от стрелы, топора, чумного яда и голода? Чтобы родить и поставить на ноги потомство, человеку хватит и сорока, а что будет с ним дальше, естественному отбору плевать. Не такое уж большое преимущество, с точки зрения дуры природы, лишние сто-двести лет.

Но коль скоро иным людям до сих пор удается прихватить лишние десятилетия сверх положенных семи — значит, ген не исчез вовсе.

Конечно, долголетие не передается по наследству так же очевидно, как генетические болезни. Но каждый знает, что у кого дед и бабка умерли в преклонных летах, тот, скорее всего, проживет дольше. Всем известно и то, что долголетие как-то связано с энергетическим обменом, с метаболизмом жиров или глюкозы — не зря адепты здорового образа жизни грызут сырые овощи, а те самые долгожители заедают шашлык жирным пирогом и при этом юношески тонки в поясе... Тогда уже существовали базы данных по разнообразию человеческих геномов, но разбираться в накопленных сокровищах еще только предстояло. Арцельскому повезло, их схема поиска оказалась удачной.

Тогда же они приступили к лабораторным экспериментам: с единичными генами это можно было себе позволить и в начале века. Естественно, начали не с людей: сделали мышиный вариант гена того же фермента с аналогичной мутацией. Трансгенные мышата появились на свет в 1999 году. Прожили три года, четыре, пять, побили все рекорды. А потом на пороге кабинета Арцельского возникли научные обозреватели в штатском.

...Анисимова тогда еще не было на свете. Арцельского он видел только в фильмах и на фотографиях, и никаких мемуаров тот, понятное дело, не оставил. Но исторический диалог профессор Анисимов после многолетней работы в секретном проекте представлял себе хорошо. Сначала пугнули намеками на аналогичные опыты с людьми (генноинженерные манипуляции с человеческими эмбрионами тогда уже были под запретом). Потом указали на другую возможность: не встраивать ген в хромосому, а ввести добровольцу вектор — колечко ДНК с нужным геном, своего рода безоболочечный вирус, который распространится по всем тканям, обратимо выключит собственные копии гена человека и заставит клетки пользоваться «бессмертным» вариантом. Эффект тот же, но все обратимо, ненаследуемо (потому что в половые клетки вектор не проникает) и, следовательно, вполне законно.

Он часто жалел Арцельского. Не только потому, что тот умер при странных обстоятельствах, не дожив и до пятидесяти — что называется, ирония судьбы. Можно себе представить: приготовился человек насладиться заслуженным триумфом на вершине мировой науки, и нате вам: вместо престижных премий, интервью и пресс-конференций, прогулок с Уотсоном и Криком — бесславная работа на благо государства... Думал ли он только о новом знании, гордился ли собой, терзался ли страхом и муками совести? Анисимов не знал этого, даже пробыв десять лет на его месте.

Но Арцельского ему было жаль даже сильнее, чем добровольцев.

Поезд надземки затормозил у перрона, Георгий коснулся картой турникета. Вспыхнула зеленая стрелка. Что было до универсальных карт? Специальные проездные карты, а до них — билеты с магнитными полосками. А еще раньше — кусочки мятой бумаги, которые надо было дырявить специальными такими штуками. А до того, в совсем уже смутных детских воспоминаниях, — механические кассы с прозрачным верхом, где на резиновой ленте уезжали в загадочные глубины ящика очень ценные желтые монетки, а сбоку, кажется, была катушка с билетиками...

Полный вагон мчался, что твой самолет на бреющем, вдоль Боровского шоссе. Георгий с удовольствием подставил лицо горячему весеннему солнцу, бьющему в окно. Вообще-то надземка — скорее метро, чем автобус. В метро были пятачки, это все знают, а потом жетончики. Такие зеленые, прозрачные, как леденцы. Или металлические? Или сначала металлические, а потом?.. В общем, два балла по истории материальной культуры. Все забывается, по правде говоря.

Ближе к дверям тихие пререкания перерастали в скандал.

—...Никак успокоиться не может!

— Заткнись, коза! Очки надела, проститутка!

— Что вы с ней разговариваете, сударыня, — больная женщина, неужели не видите.

— Сам больной. Заткнулся, да?!

— Да-а! Не напрашивайся на рифму, ты.

— Ой, развонялся дерьма кусок!

— Кто-нибудь, скажите ей, чтобы помолчала, сил уже нет!

— Ах, подумаешь, сил у ней нет! Ездий на такси!

— Дура, больше ничего!..

Странное дело, обычно Георгий не сознавал, что чем-то отличается от прочих горожан. Ну, или почти не сознавал, как помнит и не помнит о своей болезни сердечник или диабетик. Но едва люди рядом с ним начинали выяснять отношения, он как-то сразу вспоминал, что мог видеть любого из них в ползунках и ходунках. То же говорила о себе и Маришка. Когда окружающие ругались — без разницы, интеллигентно или как сейчас, — моментально пропадала способность воспринимать их всерьез.

Пришло это не сразу, где-то на седьмом-восьмом десятке. Он не мог заразиться склокой, ощутить что-либо кроме умиления и жалости. Большая ссора в младшей группе детского садика: «А ты дурак! — А ты какашка! — А ты это же слово сто миллионов раз! — Обзывайся целый год, все равно ты бегемот! — Кто первый перестанет, тот умный, я первый перестал, ха-ха!» Психологи ему объясняли, что ощущение это ложное и ему не следует поддаваться. И то правда: кое-кто из тех, кто годился ему в дети и внуки, давным-давно сменил пластмассовый пистолетик на настоящее оружие. Да и эта свара могла закончиться нехорошо: кто-то уже искал таблетки в карманах по правде, а не по игре, кто-то сделал угрожающий жест.

Георгий пробрался вперед, поближе к эпицентру военных действий — тетке в идиотски-розовом пальто. Тетка явно пошла вразнос: отвечала истерическим полуматерком на любую реплику, даже про погоду. Плоское рыхлое лицо, отвисшие губы, светлые волосы собраны в жалкий хвостик — эх, бедолага. Кто бы сказал этому невоспитанному обиженному ребенку: «Лизочка или Машенька, ну-ка перестань, как не стыдно, все на тебя смотрят и удивляются» — но этот шанс был упущен лет сорок назад.