Пол Андерсон - Зима над миром

Ее близость терзала его.

«Я добьюсь, чтобы она вновь стала прежней».

Она молчала, и он продолжил:

— Меня задержал гонец с Ягодного Холма. — Так называлось по-арваннетски место, где он позавчера оставил свой первый гарнизон для закладки крепости. — Поскольку второй гарнизон мы оставляем здесь, мне, разумеется, хотелось узнать, что у них там случилось.

— И что же? — Она тяжело роняла слова, но хорошо, что нарушила свое молчание. Сидир желал бы сообщить ей лучшие новости. Он поморщился. — Наш патруль попал в засаду. Двое убитых, трое раненых. А на рассвете нашли часового, задушенного веревкой.

Что это — она улыбнулась?

— Хорошо.

— Грра! — Он сдержал бешенство. — Значит, уже началось?

— Почему бы нет? В роду Яир мешкать не любят. Сидир покрепче уперся ногами в пол и простер руки в попытке урезонить её.

— Дония, это же бессмысленно. Люди, напавшие из засады, оставили за собой четырех мертвых. Из них две женщины. Остальные ясно видели, что им не взять верх, но продолжали бой, пока наши не затрубили в рог и не вызвали на подмогу вдесятеро больше солдат. Это просто безумие — и потом, нападать так близко от лагеря…

— Что ж, они прикончили двоих, а потом и третьего. Дальше — больше.

— Мы ещё даже не вошли в их пределы! Гарнизон стоит у самой проезжей дороги.

— Но всем ясно, что у вас на уме. — Она подалась вперед, на время оставив свой холодный тон. — Веришь ты теперь в то, от чего я остерегала тебя снова и снова, Сидир? Севера тебе не взять. Все, что ты можешь, — это убивать северян. В конце концов вы все равно вернетесь восвояси, но сколько костей храбрых воинов останется здесь?

Сидир некоторое время молчал, потом еле слышно пробормотал:

— Марс был красным, когда пришли льды.

— Что ты такое говоришь?

— Ничто не длится вечно — ни жизнь, ни порядок, ни то, что нас окружает. — После её слов он возымел надежду, что усмотрел щель в её броне. Теперь хорошо бы перевести разговор на их отношения. Он подошел к шкафчику. — Не хочешь ли вина? Я хочу. — Она не отказалась, и он налил красного из графина в кубки, один протянул ей, поднял свой на бароммский лад и отпил глоток. Вино, взращенное на прибрежных равнинах Восточного Рагида севернее виноград уже не зреет, — пощипывало язык. — Дония. — Он присел на край постели, заглядывая ей в глаза. Его тело жаждало её, но Сидир держал его в узде. — Выслушай, молю тебя. Я знаю, отчего ты несчастна. Как только мы пересекли южную границу рогавиков, ты впала в печаль. Но насколько глубока она, твоя печаль? Я не знаю. Я спрашивал себя и не получил ответа. Почему ты не говоришь, что чувствуешь, и не даешь мне помочь тебе?

Она взглянула на него, словно рысь.

— Ты знаешь почему, — мрачно сказала она. — Потому что ты идешь войной на мою землю.

— Но я никогда и не скрывал своих намерений. Однако в Арваннете — да и в начале нашего пути…

— Тогда все ещё было в будущем. Худшего могло и не произойти. Теперь же, когда оно произошло, все стало по-другому.

— Но ведь мы с тобой не раз уже об этом… Ведь ты сама признавала, что у рогавиков нет единой нации. Здесь не твой народ. Твоя земля далеко.

— Потому-то я пока и спокойна, Сидир. И все же мне больно оттого, что Яир и Лено уже страдают, а завтра настанет черед Маглы.

— Им нужно всего лишь признать себя подданными Трона и жить в мире с Империей. Никто не собирается их тиранить,

— Сюда придут пастухи и пахари.

— Они заплатят вам за землю хорошую цену.

— Сделку заключат насильно, под тем предлогом, что эта земля никому не принадлежит — ведь ни у кого из нас нет бумажки, подтверждающей, что земля — его. И какая плата вернет нам наши дикие стада?

— Освоение такой обширной страны займет много времени. У вас будет несколько поколений на то, чтобы научиться жить по-новому. Лучше, чем прежде. Ваши внуки будут счастливы тем, что обрели цивилизацию.

— Никогда этому не бывать.

Ее упорство сердило его. Этот камень преткновения они никогда не могли преодолеть. Он отхлебнул ещё вина и немного успокоился.

— Почему? Мои собственные предки… Но позволь, я напомню тебе о своем предложении. Пусть твой Хервар примет нашу руку. Не оказывайте нам сопротивления. Не давайте помощи другим родам — кроме помощи в том, чтобы убедить их смириться. Тогда ни один солдат не перейдет вашей границы и ни один поселенец не ступит на вашу землю, пока ваши потомки сами того не пожелают.

— Почему я должна тебе верить?

— Лягни тебя дьяволова кобыла! Я же объяснял! Всякая здравая политика предполагает союз с туземцами… Он осушил свой кубок. Дония тоже пригубила вина и как будто смягчилась.

— Я бы возненавидела тебя ещё раньше, не сделай ты этого предложения. Оно несбыточно — я слишком хорошо знаю, как будет на самом деле, но ты говорил от чистого сердца, Сидир, и я благодарю тебя.

Воодушевленный, Сидир отставил кубок и придвинулся к ней поближе. Вино бурлило у него в крови.

— Почему же несбыточно? Такой сильный, одаренный народ, как вы, может занять в Империи самое высокое положение. Мы с тобой подходим друг другу, как лук и стрела, разве нет? Югу нужна не только ваша земля, ему нужно добавить вашей крови в свои жилы. — Он накрыл ладонью её руку, лежащую на одеяле, и улыбнулся: — Кто знает, может быть, от нас с тобой пойдет новая династия.

Она потрясла головой, взмахнув своей густой гривой, и улыбнулась в ответ, скорее ухмыльнулась, нет — оскалилась, и гортанно проворчала:

— Ну уж нет!

Уязвленный, Сидир сглотнул.

— Ты о том, что — как говорят — у рогавикских женщин не может быть детей от чужеземцев? Я никогда не верил, что это-правда.

— Отчего же, — равнодушно ответила она. — Мулы рождались бы довольно часто, не умей мы почти все приказывать зароненному в нас семени не пускать корней.

Он уставился на нее. Хоа, как это так? Хотя воля может творить с телом чудеса… Шаманы, которых я видел… Но сейчас его задело не это.

— Мулы?

— Предания говорят, что такие полукровки бесплодны, если выживают. Не знаю, верно ли. — Она снова медленно показала зубы, словно вонзая крючок в его пасть. — Теперь-то матери бросают такое отродье на поживу коршунам.

Он отпрянул от неё в бешенстве.

— Рахан! — выругался он. — Ты лжешь!

— Думаешь, я стала бы нянчить твоего ублюдка? — осклабилась она. — Да я задушила бы его при первом крике. С наслаждением.

Его пульс сорвался с цепи. Длинное загорелое тело маячило перед ним сквозь чад и сумрак, сквозь гром в ушах слышался ошеломляюще ровный голос:

— Ты должен почитать за счастье, Сидир, что я не вырвала у тебя твою мужскую плоть.