Виктор Меньшов - Перстень Люцифера

А кто-то подумал о том, что так можно скопить много-много денег и разбогатеть. И этот кто-то стал ограничивать себя во всем, чтобы сэкономить монету-другую для глиняного уродца.

И глядя на него, стал копить деньги другой, а потом - третий, четвертый...

Скоро весь Город погряз в жадном накопительстве. Кошки-копилки раскупали нарасхват, но зато отказывали себе в другом, даже самом необходимом, думая о том, что вот накопится огромная сумма денег и вот тогда...

А пока все ходил грязные, оборванные и голодные. Мастерские закрывались одна за другой, никто ничего не покупал. Все копили. Скоро у каждого горожанина стояло дома по несколько битком набитых кошек-копилок.

Но разбивать их жалели. Хотели накопить еще и еще. И покупали все новые и новые копилки, а сами попрошайничали на улицах.

Но никто никому ничего не подавал и не давал. Все стали воровать и грабить, обирать друг друга. Копилки стояли набитые деньгами, а сами люди жили в беспросветной нужде, грязные, дрожащие от холода, голодные. Все стали подозрительны, жадны и лживы по отношению к другим.

Весь Город был подчинен одной страсти: копить, копить, копить...

Когда же, совсем оголодав, один горожанин попробовал разбить копилку, то она зашипела на него ужасным шипением. Испугался горожанин, и отдернул руку. А поздно вечером он шел, прижимаясь к стенам, оберегая на груди кошку-копилку. Он искал Горбуна. На улицах было темно и страшно. Вдоль пустынных тротуаров свистел ветер. Горожанин шел туда, куда его гнал, подталкивая в спину, мусорный ветер.

И привел он его к воротам Города. Он остановился, огляделся по сторонам, и в стене, возле самых городских Ворот, он разглядел крохотную дверцу. И очень удивился, что бывая здесь почти ежедневно, он не замечал этой странной дверцы на протяжении многих лет, прожитых им в Городе. Почему-то, он сам не знал почему, он точно знал, что ему нужна именно эта крохотная дверца.

Он сел на корточки и с трудом приоткрыл дверку, поддев пальцем.

- Эй! Есть там кто за дверями?! Выйди! У меня к тебе дело!

Прокричал горожанин в темноту.

К его удивлению из-за двери, из темноты, раздался голос:

- Если пришел, проходи. Я не люблю разговаривать на улице.

Горожанин огляделся, и с удивлением заметил, что дверца стала совершенно нормального размера, и он спокойно может пройти в нее, даже не пригибаясь. Но уже заходя в дверь, он поднял голову и с ужасом понял, что это не дверь увеличилась, а его кто-то уменьшил.

Но что оставалось делать? Он вошел в двери, и спустился по ступенькам. Пройдя по узкому, длинному коридору, он оказался в огромном зале, где по стенам горели воткнутые в специальные держатели, факелы, освещая мрачную роскошь зала. На стенах висело дорогое оружие, осыпанное драгоценными камнями. Тяжелыми волнами спускалась со стен парча, отсвечивая черным золотом. В центре зала стоял большой стол, возле которого горел огонь в чаше, покоившейся на треножнике. Вокруг не было ни одного стула, скамейки, или хотя бы табуретки. Крышка стола сделана была из цельного куска черного полированного мрамора.

- Что скажешь, горожанин? Какое у тебя ко мне дело? - Раздался за его спиной тихий голос.

Это заговорил Горбун, вышедший из тени. Капюшон плаща скрывал в тени его лицо, только высверкивали из-под капюшона красноватыми бликами глаза. Горбун подошел к горожанину неслышными шагами. Заглянул ему прямо в лицо, как иголками уколол, и выдернул, ни слова не говоря, у него из-под локтя кошку-копилку.

Горбун захихикал, поставил ее на стол, ласково погладил по горбатой спине. При этом горожанин готов был поклясться, что услышал как кошка выгнула спину и замурлыкала.

Горбун спросил, не оборачиваясь:

- Что надо? Только быстро! Мне некогда.

Горожанин стал путано и длинно объяснять, но Горбун, не дав ему даже закончить, резко перебил:

- Половина моя.

- Чего половина? - не сразу понял горожанин, но тут же сообразил, и возмутился. - За что - половина? За то, чтобы разбить какую-то копилку?! Где такое видано?! Это же мои деньги! Я их накопил!

- Твои деньги - ты и доставай, - резко ответил Горбун, отодвинув копилку на край стола.

Горожанин схватил ее трясущимися от жадности руками, и засунул поскорее за пазуху. Оттуда немедленно раздалось сердитое, злобное шипение, и не на шутку перепуганный горожанин, вздохнув, вынул копилку обратно, и обреченно поставил ее на стол.

- Согласен! Разбивай, - вздохнул он еще раз.

- Еще бы ты не согласился! - зло усмехнулся Горбун. - Куда бы ты от меня делся?!

Он пододвинул по столу копилку к себе поближе, пробежал по ее спине пальцами, словно успокаивая, и - взмахнув рукой, с неизвестно откуда взявшимся в ней молотком, опустил его прямо на горб кошке...

Раздалось, как показалось горожанину, резкое мяуканье, потом его тут же заглушил звон, посыпались на стол и на пол черепки и монеты.

Горбун молча позволил горожанину ползать по полу и собирать эти монеты, потом он все также, жестом, предложил ему ссыпать все найденное на стол и сам, пересчитав, разделил монеты пополам.

Одну половину он небрежно подвинул горожанину, а вторую ссыпал в известный всему Городу кошель у пояса. Брезгливо дождавшись, когда горожанин соберет и распихает свою долю по карманам, Горбун молчаливым жестом отправил его домой.

Тот, согнув спину, вышел на улицу. Оглянулся. Дверца за его спиной стала опять совсем крохотной. В нее могла протиснуться, ну разве что, большая крыса.

С этой ночи у маленькой дверцы в стене каждую ночь выстраивались молчаливые очереди, в которых стояли люди, прятавшие что-то на груди под одеждами. Никто из горожан не мог самостоятельно разбить свою копилку. Кошки шипели, скалились, а иногда, говорят, даже жестоко кусались. Вот и шли горожане к Горбуну, который один только имел власть над своими уродцами.

А он забирал у них ровно половину с таким трудом накопленного, только за то, что разбивал копилку. И ладно бы еще так. Но люди, заболевшие стяжательством, потратив немного денег, утолив голод тут же шли и покупали новую копилку, и складывали опять туда гроши, чтобы опять отнести Горбуну половину.

Скоро Горбун не вылезал из своей норы даже для того, чтобы продать новые копилки, взамен разбитых. Копить стало нечего. Теперь он разбивал самые последние копилки в Городе, чтобы вытрясти оттуда последние гроши...

Настала, наконец, ночь когда никто не пришел к нему.

Тогда он, брюзжа и ругаясь, выполз в Город.

То, что он увидел, было ужасно. Люди Города, обнищав до предела, оголодав, бросались один на другого, чтобы отнять последнее. И перебили они друг друга в жестоких схватках. Не было больше в Городе живых. Повсюду лежали трупы. Черный дым стелился по земле. Догорали прекрасные дома, чернели дырами выбитые яркие витражи. Пнями торчали вырубленные прекрасные сады, которые радовали всех.