Андре Нортон - «На суше и на море» - 91-92. Фантастика

Не мешкая француз отправился по указанному адресу. Приемная африканского колдуна ничем не отличалась от стандарта европейских психоаналитиков: письменный стол, кушетка, два кресла возле журнального столика, какие-то таблицы на стенах.

— Белых не лечу, — сразу предупредил джу-джу. — Я только предсказываю им будущее. Если вы нуждаетесь в моих услугах, будьте любезны уплатить заранее. — Посмотрев на свои часы, надетые на правую лодыжку, он назвал сумму гонорара за тридцатиминутную беседу.

Дебре согласился и вручил деньги, которые колдун спрятал под ступню. После этого прозвучало вступление к разговору:

— Я — джу-джу, чье искусство сотворено высшей силой. Я успокаиваю боль, дарю радость, раскрываю перед человеком судьбу, заставляю его петь, даже когда он на краю могилы. Что нужно тебе? — с вежливого «вы» колдун перешел на снисходительное «ты».

Когда он говорил, на его лице, как у чревовещателей, не двигался ни один мускул. Перед Дебре сидела точная копия знаменитого Фантомаса. Только физиономия колдуна была черная, да к тому же изрезана ритуальными шрамами.

— Я хочу знать, где мне найти родину силы «У», — этнограф решил сразу же взять быка за рога: если для этого джу-джу с дипломом бакалавра действительно нет тайн, пусть укажет точный путь к цели. Иначе нет смысла терять время.

— Ты неправильно спрашиваешь. Родина силы «У» — Вселенная…

Дебре разочарованно хмыкнул. Как он и опасался, колдун намеревался отделаться космической болтовней, поскольку не знал ответа.

— …Но я могу указать тебе, где найти Бот ба Нгуа, того, с кем говорит Всемогущий…

Этнограф чуть не подпрыгнул от радости. Это было то, что надо!

— …Но прежде ты должен пройти четвертое испытание. Разве ты забыл об этом?

Француз даже не удивился, что джу-джу в габонской столице знает о пророчестве пигмея-ньянги за тысячи километров отсюда. Главное, что он наконец-то окажется у цели.

— Где и когда оно мне предстоит? — с опаской, спросил этнограф.

— Здесь и сейчас.

Джу-джу поднялся с кресла и направился к письменному столу. При этом француз машинально отметил, что спрятанные под ступню колдуна деньги куда-то исчезли. Он достал из ящика стола длинный капроновый передник и накинул его на клиента, как это делают парикмахеры и зубные врачи. Дебре весь напрягся, приготовившись к какой-нибудь болезненной процедуре. Но африканец всего лишь вручил ему четыре маленьких птичьих яичка и велел легонько зажать их в кулаке левой руки. Потом с неожиданной силой сдавил кулак своими ладонями.

Этнограф ожидал, что раздастся хруст и содержимое потечет ему на колени. Ведь не зря же джу-джу предусмотрительно закрыл его передником. Однако случилось нечто невероятное. Он почувствовал, что его пальцы словно одеревенели и не поддаются внешнему давлению.

Секунд через тридцать колдун отпустил руку Мишеля и разрешил разжать пальцы. Все четыре яичка целехонькие лежали на ладони.

— Возьми любое из них правой рукой и сдави, — предложил джу-джу.

Не понимая, для чего это нужно, Дебре выполнил его указание. Но стоило ему чуть-чуть сдавить яичко большим и указательным пальцами, как скорлупа треснула и что-то клейкое потекло по ладони.

— Ты выдержал и четвертое испытание, — объявил колдун. — Помыслы твои чисты. Поэтому я могу открыть тебе, где найти Бот ба Нгуа. Его зовут Тиваренг. Он — могон и живет в деревне Винай-сен…

Где вы, братья по разуму?

Лекции-занятия с Бур Муром — так по примеру его коллег я стал называть Прянишникова, когда мы перешли на «ты», — растянулись на всю осень. Совершенно неожиданно для меня они в основном были посвящены… проблемам космических контактов.

Опыты американских астронавтов с телепатической связью или дальновидением, как ее стали теперь именовать, показали, что посылка мысленного импульса с Луны и его прием на Земле происходят одновременно. Свету же и другим электромагнитным колебаниям требуется больше секунды, чтобы пройти этот путь. Отсюда следовал вывод, что кванты разума по своей природе отличны от фотонов, электронов, нейтрино и других частиц, а поле разума — от известных электромагнитных полей.

— Тебе знакомо имя Козырева? — однажды спросил Прянишников.

Об этом ленинградском физике я, конечно, слышал, однако, чтобы не попасть впросак, молча пожал плечами. Впрочем, для Бур Мура это не имело значения.

— У него есть блестящие работы по парамагнитному резонансу, — не дожидаясь ответа, продолжал он. — Но дело не в этом, Козырев высказал интересную мысль о природе времени. Философы определяют его как форму существования материи, а современная физика вообще не знает, что оно собой представляет. Так вот, Козырев полагает, что времени присущи некоторые физические характеристики и одна из них заключается в мгновенном распространении в нем информации.

Мой откровенно ошарашенный вид развеселил Прянишникова.

— Невероятно? А ты представь, что она распространяется не вдоль, а поперек потока времени. То есть любая появляющаяся в мире информация сразу охватывает его в целом, а не дискретно, по частям.

— Теоретически, возможно, это положение правомерно, но в реальном мире так не бывает, — я чуть не добавил: «…Потому что не может быть никогда». Ибо мой здравый смысл отказывался признать подобное утверждение, идущее вразрез с практическим опытом.

— Еще как может. Вспомни об американских астронавтах.

И правда, ведь результаты их телепатических сеансов в свое время вызвали сенсацию в научном мире! Как же я мог упустить это из виду?

— Вот-вот. — Бур Мур откровенно наслаждался своим маленьким розыгрышем. — Просто мы не допускали, что может существовать соответствующий материальный передатчик информации, и не пытались измерить время ее распространения. Американцы же, сами того не подозревая, поставили такой эксперимент. Из него, кстати, вытекает, что, подобно времени, мысленное излучение обладает еще и пространственной бесконечностью…

В тот раз, когда Прянишников изложил мне основные выводы из своей теории, я даже немного испугался: правильно ли я понял Бур Мура, или он шутит? Мысль, не знающая границ во времени и пространстве! Это было настолько грандиозно, что в порыве восторга я сравнил его квантовую теорию мышления с теорией относительности Эйнштейна.

Он смущенно хмыкнул и сказал, что до Эйнштейна ему дальше, чем мне до Льва Толстого, и если уж я никак не могу обойтись без сравнений, то должен поискать кого-либо более сопоставимого. И все-таки, когда мы перешли к проблеме ВЦ, я еще больше уверовал в правильность моей оценки.