Иван Зеликов - Завтра Была Война

Но Раджан не верил никому, и в первую очередь себе, он всё продолжал искать доказательств чуда, но не находил. Чуда не было, Фелис лежала перед ним бездыханная, сердце её не билось, а на ставшем теперь мраморным виске виднелась совсем маленькая, но глубокая ранка, нанесённая ни то осколком стекла, ни то острым камнем. Не надо было быть врачом, хотя Раджан им был, чтобы констатировать смерть, но он всё ещё не верил в такое разрешение всех проблем. «Прямо как древнегреческий Бог из Машины, явился в самый драматический момент и решил всё самым радикальным способом» — мелькнула кощунственная мысль, что Раджан весь задрожал в душе от чудовищного каламбура, который ему подсказал услужливый хладнокровный мозг. Он и не пытался поверить, вместо этого он накрыл Фелис от дождя бывшей крышей автомобиля, а сам, в мгновение ока взобравшись на насыпь, бросился бежать по направлению к городу за помощью. Струи дождя стегали его, ветер пытался стащить вниз, но Раджан не обращал на них внимания, продолжая своё упорное движение вперёд, движение в никуда. Он сам прекрасно понимал, что зря выжимает из своих послушных мускул невозможное, зря пробивается сквозь дождь и ветер, это ни к чему не приведёт, и вернуть Фелис будет уже невозможно. Но не загружать сейчас тело интенсивной работой, значило заставить работать мозг, который спокойно бы констатировал и смерть и её причины и возможные последствия. А именно трезвых рассуждений, убивающих надежду, да и вообще любые чувства, Раджан желал сейчас меньше всего. Пусть бьёт дождь, пусть ветер в лицо, да и со всех сторон тоже, пусть сердце хочет вырваться из груди от перенапряжения. Главное не останавливаться, не давать бесчувственным размышлениям убить то, что не убил неизвестный водитель грузовика: память о живой Фелис и любовь к ней живой. Так он и нёсся сквозь ночь, сквозь дождь и ветер, удаляясь от того места, где накрытая куском пластика лежала она…

Раджан бежал без передышки со скоростью спринтера уже почти час, он мог бы так бежать ещё и ещё, хотя прекрасно знал, что он свалится сразу после остановки, израсходовав все отведённые человеку резервы, использовать которые он столько лет учился. Впрочем, именно этого ему и нужно было сейчас. Вдруг обочину, по которой бежал Раджан, прорезали ответвления, потом невдалеке справа появились дома, освещённые размытым дождём светом уличных фонарей. Конечно, это был ещё не Сан-Франциско и даже ни один из его пригородов, так поселение у дороги, которых много развелось с тех пор, как был взят курс на ликвидацию перенаселённости в крупных городах. Однако это в любом случае означало конец его пути, который Раджан хотел бы продолжить вечно. В посёлке наверняка есть телефоны, а позвонить в полицию или в службу спасения был его элементарнейший человеческий долг.

Он вбежал в одиноко стоящую у стены ближайшего дома будку, на ходу сорвал трубку, прижал её подбородком к плечу и, помогая себе левой рукой, негнущимся указательным пальцем набрал три цифры, которые с рождения вдалбливают каждому американскому ребёнку. «Оператор службы спасения слушает вас! — раздался в трубке приятный женский голос, но тут Раджан понял, что ответить уже не сможет, на грудь навалилось что-то тяжёлое, выдавив из неё остатки воздуха и сжав сердце в горошину, неспособную перекачать ни капли крови. Перед глазами поплыли чёрные круги, перемешиваясь иногда с жёлтыми искрами, и Раджан, стараясь удержаться за трубку, как за опору, сполз вниз по стене будки и провалился в темноту. — Алло! Говорите, вас слушают. Алло, вы меня слышите?.. Не молчите же, скажите что-нибудь… Перезвоните, если у вас проблемы с аппаратурой!.. Не занимайте линию и повесьте трубку!.. Хорошо, на место вашего звонка уже выехала машина, если звонок был ложным, вы будете отвечать по закону штата, до свидания!» — в трубке послышались гудки, но Раджан их уже не слышал. Он спал, спал тяжёлым сном от переутомления, сном, лишённым всяческих сновидений…

Боль гуляла где-то по его телу, перекочевывая из одного органа в другой, то усиливаясь, то утихая. Наконец, видимо устав от бесцельного блуждания, перетекла отовсюду в голову и осела там, заставив Раджана издать глухой стон и очнуться. В глаз ему бил слепящий свет, от которого нельзя было ни отстраниться, ни загородиться, так как руки отказывались слушаться приказов. Наконец, чей-то грубый палец, державший его веко открытым, ослабил хватку, и приветливая тьма снова окружила Раджана, потом из темноты послышался голос, видимо, принадлежавший тому же человеку, что и палец.

— Пришёл в себя, — констатировал голос, отдаваясь в ушах, подобно ударам камней под водой на большой глубине, заставляя боль, засевшую в голове увеличиться в объёме и растечься по всему телу. — Как я и обещал, три минуты двадцать секунд, действие препарата проверено.

— А может, было бы надёжнее по-старинному, ладошками по щекам? — выплыл откуда— то ещё один голос, абсолютно неотличимый от первого, такой же глухой и булькающий, слышимый словно через толщу воды.

— Успеешь ещё ладошками! И не ладошками тоже. После твоих ласок пришлось бы двойную дозу стимулятора вкалывать, — это, казалось, вмешался третий голос, хотя Раджан до сих пор не мог найти между ними различия. Вернее его мозг фиксировал только смысл сказанных слов, напрочь отсекая частоту и тембр звука. Раджан усилием воли сжал вольготно разлившуюся по телу боль в маленький сгусток, что теперь раскалённой иглой колол его куда-то в затылок, прочистил сознание и только потом решился приоткрыть глаза. Как он и ожидал. Ничего увидеть ему не удалось, кроме конусовидной лампы, висевшей точно над его лицом. Отодвигающей в темноту все остальные детали помещения. Зато он точно смог почувствовать, что руки его заведены за спинку кресла или стула и скованы так, что но не может ими даже слегка пошевелить. Ещё он понял, что людей всё-таки было двое, во всяком случае, он видел только две пары ботинок, хотя третий человек мог находиться и в темноте. «Что за дешёвые декорации из дешёвого фильма про гангстеров, наверняка, если убрать лампу, можно будет лицезреть голые кирпичные или оштукатуренные стены, покрытые сырой плесенью, бред какой-то»

— Доброе утро, господин Раджан, как спалось, какие сны видели, надеюсь, кошмаров вам не снилось, — над ухом раздался сдавленный смешок, а голос, который он мог теперь квалифицировать, как низкий дисконт, невозмутимо продолжал. — Ну нельзя так себя не любить, господин Раджан! Надо заботиться о своём здоровье и не бегать по ночам под проливным дождём, заставляя ваших друзей опасаться, как бы вы не схватили простуду. Ну что же вы молчите, мы все тут ждём ваших оправданий, такому легкомысленному поведению. «Да кто они вообще такие, и чего им от меня нужно? И какого чёрта понадобилось связывать мне руки и прятать свои лица за лучами яркого света, как будто люди в двадцать первом столетии не могут решить свои проблемы за нормальным разговором.» — задавал себе вопросы Раджан, стараясь хотя бы по носкам ботинок определить, кто скрывается в темноте. Однако ботинки были самые обыкновенные, лёгкие кожаные туфли с заострёнными мысами. Правда, у одного мысы были не чищены или сбиты совсем недавно, а сами туфли на первый взгляд на несколько размеров превосходили ботинки второго, но это не значило ровным счётом ничего.