Ким Робинсон - Золотое побережье

Появилось даже настроение что-нибудь написать. Джим – поэт. Да, он поэт, поэт, поэт, поэт.

Правда, занятие это весьма тяжелое – ведь наваленные на полках, кипами громоздящиеся на захламленном письменном столе книги содержат пугающее количество шедевров. На каждое тыканье пальцем в клавиатуру старенького компьютера эти тома отзываются издевательским хохотом. Шекспир, Шелли, Стивене, Снайдер – тьфу! В наши дни, в наш век писать стихи просто невозможно. Джим презрительно смеется над самыми лучшими, знаменитыми поэтами двадцать первого века – и в то же самое время рабски подражает им в собственных своих опусах. Заплесневевший постмодернизм, переваливший уже за пенсионный возраст, – что он, собственно, такое? Пустое, никчемное фиглярство. Нужно создать нечто новое, но ничего нового уже не создашь, все создали другие, раньше тебя. Положение весьма затруднительное. Джим выходит из него, сочиняя постмодернистские стихи в надежде сделать их пост-постмодернистскими, для чего компьютер тасует строчки случайным образом. К сожалению, постмодернистские стихи и сами по себе выглядят так, словно строчки их перетасовывали случайным образом, поэтому все ультрарадикальные эксперименты Джима не приводят ни к каким ощутимым результатам.

Как бы там ни было, самое время попробовать еще раз. Полчаса Джим таращится на пустой экран, полчаса печатает, а затем перечитывает, что же там такое получилось?

Сними себе квартиру.

Сквозь пол пробиваются апельсиновые деревья. Две комнаты и ванная, окна и дверь. Твоя крыша – трасса. Манящая тень. Моторизованный ландшафт: аутопия, ездить одно удовольствие.

Магнитное поле невидимо, но верим же мы в него. Взберись по освещенной вечерним солнцем опоре. Теперь ложись на медь магнитных дорожек, позагорай. Все наши пляжи насыпают привозным песком.

Ты умеешь плавать? Нет. Тогда просто полежи.

Съешь апельсин. Почитай.

Переезжающие через тебя мельком взглянут.

Порядок. Теперь прогоним через рандомайзерную программу, лучше всего через ту, удачную, у которой такое хорошее чувство ритма. Так, каков результат?

Твоя крыша – трасса. Манящая тень. Съешь апельсин. Почитай.

Моторизованный ландшафт: аутопия, ездить одно удовольствие.

Сними себе квартиру.

Теперь ложись на медь магнитных дорожек, позагорай.

Две комнаты и ванная, окна и дверь.

Магнитное поле невидимо, но верим же мы в него.

Все наши пляжи насыпают привозным песком.

Переезжающие через тебя мельком взглянут.

Ты умеешь плавать? Нет. Тогда просто полежи.

Сквозь пол пробиваются апельсиновые деревья.

Взберись по освещенной вечерним солнцем опоре.

А что, совсем неплохо, верно ведь? Джим читает новый вариант вслух. Ну, в общем-то… Он прогоняет стихотворение через компьютер еще раз, и вдруг все три варианта кажутся ему предельно глупыми. Из головы не идет высказанное кем-то мнение: если после перестановки строчек стихотворение стало лучше, значит, в этом стихотворении с самого начала что-то было не так. Например, последовательность строк. Джим думает о шекспировских сонетах, о «Юлиане и Маддало» Шелли. А точно ли он занимается тем же самым родом деятельности, что и они когда-то? «Сними себе квартиру»?

Чушь это все. Жалкие и смешные потуги. Правду говорил Артур, нет у него никакой осмысленной работы! А к тому же – он почти уже опаздывает на работу бессмысленную, ту, за которую платят деньги. Это плохо. Джим мгновенно обувается, наскоро чистит зубы, наскоро причесывается, бежит к своей машине и набирает адрес Первой Американской Компании Титульного Страхования и Торговли Недвижимостью, каковая компания расположена в Санта-Ане, на Пятой Восточной. Старейшая во всем округе Ориндж титульная компания все еще крутится, как молоденькая, так что, добравшись до своего рабочего места, Джим обнаруживает всегдашний неподъемный завал документов, которые нужно отпечатать и обработать. Извещения, передаточные записи, акты оценки, вся эта бесконечная юридическая мутотень, без которой землю не купишь и не продашь. Джим – служащий самого низшего ранга, нечто вроде внештатной машинистки; сколько он ни старается сегодня работать на автопилоте, думать исключительно о недавнем своем разговоре с Артуром, все равно трехчасовая смена тянется убийственно долго, выжимает последние силы. Каждый из сидящих в комнате уткнулся в свой экран и щелкает по своей клавиатуре, каждый настолько поглощен своей работой, что не замечает ничего и никого вокруг. Ни одного знакомого лица – у фирмы так много внештатников, а рабочий день Джима так краток, что он успел запомнить очень немногих – товарищей по несчастью, что ли? Сегодня никого из них не видно.

Становится так тоскливо, что он идет поговорить с Хэмфри, который тут вроде как босс – в том смысле, что Хэмфри пользуется услугами машинописного бюро, где работает Джим. Хэмфри – восходящая звезда торговли недвижимостью, в глазах Джима это просто омерзительно, но разве скажешь такое другу?

– Привет, Хэмф. Как оно?

– Отлично, а у тебя?

– Порядок. А чего у тебя такого отличного?

– Ты ведь слышал, как я исхитрился зацапать на правительственной распродаже один из последних кливлендских участков.

– Как же, слышал.

Про себя Джим считает это одним из самых жутких событий за последние двадцать лет: под непрестанным давлением южнокалифорнийского риэлторского лобби и Наблюдательного совета ОкО федеральное правительство согласилось распродать Кливлендский национальный лесной заповедник, расположенный на границе округов Ориндж и Риверсайд, – распродать частным владельцам, кусками. А что тут, собственно, такого? Надо же с чего-то платить проценты по гаргантюански распухшему государственному долгу, да и леса там никакого давно нет и в помине, одни голые холмы, окруженные поселками, которым земля эта нужна позарез, верно ведь? Верно. Таким вот образом, с одобрения министра охраны окружающей среды (в прошлом – владельца крупной строительной фирмы), Конгресс принял закон, почти незаметный в большом пакете других, принимавшихся одновременно, в результате чего последнюю в ОкО пустующую землю поделили на пять сотен участков и загнали с аукциона. За очень хорошие деньги. Отличный, с точки зрения политики, шаг. Вызвавший всеобщее одобрение.

– Так вот, – продолжал Хэмфри, – мы хотим поставить там административный корпус/Были, правда, трудности с финансированием, но сейчас это уже в прошлом. Проектом заинтересовался Амбанк, если они не остынут, все будет в порядке.

– Послушай, Хэмфри, – изумился Джим. – Ведь административные здания Сантьяго и так заполнены хорошо если на тридцать процентов. Ты же не мог найти ни одного дурака, согласного вьшожить деньги на строительство нового комплекса.