Андрей Дашков - Собиратель костей

Девушка явно не случайно продемонстрировала нам своё уродство. Она сделала это с вызовом, словно хотела сразу же расставить все по местам. Итак, романтические фантазии можно было отбросить, но тогда зачем и для кого была разыграна эта коротенькая сценка? Разве я могу помочь тем, кого наказала сама природа или Господь Бог? Я не богослов и до сих пор не решил для себя, является ли первая частью второго. Во всяком случае, контраст между двумя половинками девичьего лица был поразителен. Чистая прелесть и редкое уродство были разделены незаметной линией, напоминавшей границу света и тени на лунном диске. Как водится, тень постепенно пожирала свет.

Обе половины этого странного и страшного лица приводили меня в трепет, и очень скоро я понял, что в обоих случаях трепет абсолютно одинаков. Предельное безобразие потрясало так же сильно, как безукоризненная красота. И в том, и в другом существовала неуловимая гармония – иначе почему бы вздрагивала внутри единственная струна, отличающая нас от животных? Это полюса совершенства, между которыми – океаны посредственности и миллионы ублюдков, не являющихся ни по-настоящему прекрасными, ни по-настоящему отвратительными. И я – один из них…

Впрочем, подобному глубокомыслию я предавался гораздо позже, а тогда окрестил монашку Двуликой. Такой она и осталась для меня навсегда – тем более после того, как мы познакомились поближе.

Бритая голова Двуликой затерялась среди десятков таких же сизых голов. Погребальная процессия удалялась в сторону аэродрома. Напоследок я ещё раз взглянул на острый нос мёртвой старушонки, нацеленный в небо, – словно лежащая в гробу высматривала лайнер в безбрежной дали. Я улыбнулся при этой дикой мысли. Но кто мог предположить, что я тоже становлюсь ясновидцем? Кроме того, мне просто нравилось место, где оркестры играют свинг на похоронах.

9

– Знаете, святой отец, иногда мне кажется, что мы с вами – не врачи, пытающиеся исцелить живых пациентов, а патологоанатомы, определяющие причину смерти. Но это, в сущности, уже никому не помогает…

– Точная разновидность смертного греха? Вы это имеете в виду?

– Именно!

– Если мне будет дозволено… – встрял Габриэль, принявший смиренный вид.

– Спокойно, сын мой! – Аббатиса подняла высохшую ладошку, властно пресекая наглые поползновения дилетанта. Потом она щёлкнула пальцами (кстати, на её правой руке не хватало мизинца). – Вот вы, отец Сганарель, в состоянии классифицировать грехи?

– М-м-м… Думаю, да.

– А я не всегда. Семь библейских статей – этого явно маловато. Приходится сталкиваться с такими сложными случаями… Поэтому я составляю «Кодекс». Что-то вроде Уложения о наказаниях. Хотите ознакомиться?

– Почему бы и нет? Но попозже, если не возражаете. Сейчас мы мечтаем об отдыхе после долгого утомительного пути.

– Разумеется, – строго сказала старуха, не очень довольная мною. И все-таки она задержала нас ещё на несколько минут. – Не желаете ли провести вечернюю службу, святой отец?

Не желаю, но придётся. Ведь это одна из моих смертельно скучных привилегий. Попробуй откажись – и аббатиса мигом заподозрит неладное. До сих пор старая змея относилась ко мне и Габриэлю, который с успехом изображал путешествующего бизнесмена, довольно благосклонно. Насчёт змеи я попал в самую точку – она была умной, скользкой и обладала взглядом, гипнотизировавшим кроликов, в том числе двуногих. Когда нас представляли друг другу, я ощущал себя пустой кастрюлей, по дну которой скребут металлической ложкой: зачерпнуть ничего не удаётся, но звук получается ужасно противный…

Я старался прятать от старухи свои огрубевшие руки. Кажется, тщетно. В случае чего я мог сослаться на трудности и тяжкие испытания, выпавшие на мою долю. А вот о своём аристократическом происхождении мне почти не пришлось лгать. Разве что я изменил некоторые имена. Моя родина находилась слишком далеко. Поскольку настоятельница тоже оказалась из высокородных, позже она предложила мне традиционную партию в бильярд.

(…Эта игра уводила от суеты. Катая шары из слоновой кости, пожелтевшие и покрытые изящной сеткой трещин, прислушиваясь к их мягкому перестуку, поглаживая отполированный кий, отдыхая взглядом на зеленом сукне, я думал о том, что иногда прошлое возвращается. Дежа вю… Сумеречная сирень протягивала в окна свои соцветия, пели сверчки, и… Но я, кажется, забегаю вперёд.)

У аббатисы было слабое место – фанатизм. К своей безотрадной миссии она относилась слишком серьёзно. Так серьёзно, что не разглядела во мне комедианта. И под конец нашей милой беседы она спросила по-деловому:

– Вы примете мою исповедь, святой отец?

Я изо всех сил старался сохранить серьёзный вид. Это было тем более трудно, что за узкой спиной аббатисы Габриэль буквально давился от смеха. Говорить я не мог. Только важно кивнул, чувствуя: ещё немного – и я не выдержу, поломаю игру.

Все оказалось забавнее, чем я думал. Мы сидели в коттедже – теплом, уютном и отнюдь не способствующем умерщвлению плоти. Из окна открывался вид на стоянку, забитую трейлерами, которые служили монашескими кельями. Трейлеры были помечены номерами, а над одним из них непонятно зачем была натянута маскировочная сеть. Большой павильон бывшего универсального магазина с хорошо сохранившейся символикой теперь служил молитвенным залом. Из его застеклённого холла никто не потрудился убрать игральные автоматы, и те торчали там словно идолы чуждого (а может, и не столь уж чуждого) культа, почти начисто позабытого в наши дни, но ожидающего прихода новой эпохи варварства, когда опять будут востребованы электронные демоны.

Некоторое время я разглядывал книги с бумажными страницами, выстроившиеся аккуратными рядами на полочках за спиной аббатисы, и прикидывал, что сейчас они должны стоить немалых денег. Среди нынешних баронов считалось престижным иметь у себя в замке или в городском особняке «бумажную» библиотеку – наряду с коллекцией китайского фарфора или, например, российского ракетного оружия атомной эпохи… В общем, тут было совсем не скучно.

Получив моё согласие, старуха вдруг резко повернулась к Габриэлю с вопросом:

– Ваш бизнес, любезный?

– Я строю башню в Вавилоне. Крупный заказ.

Аббатиса молча смотрела на него в течение долгих секунд. Он выдержал её взгляд, не мигая и без улыбки. Потом изумруды стали превращаться в бутылочное стекло.

Я ожидал увидеть тень страха в глазах старухи. Что-то действительно мелькнуло в них – может быть, пока только дурное предчувствие…

– Значит, эта стерва не вовремя сыграла в ящик, – задумчиво сказал Габриэль. – Какая жалость!..