Владимир Петров-Одинец - Нечаянный колдун

37

Выкрикнув последние слова заговора, кам без чувств упал рядом с костром, рдеющим углями. Пламя опало. Две согбенные фигуры у стены, на коленях, в позе, похожей на земной поклон правоверного муслима, не шевелились. Минут через двадцать, когда пепел стал покрывать уголья, они разогнулись, легко вскочили на ноги, осмотрелись, настороженно крутя головами.

Жуть охватила бы стороннего наблюдателя, увидь он момент, когда коричневой шерстью вдруг покрылись их тела, крупные клыки блеснули в хищных пастях, и кривые когти увенчали уже не руки, могучие лапы. Два крупных зверя обнюхали беспамятного старика, скользнули вглубь пещеры, минут через пять вернулись. Легким прыжком перемахнули остатки костра, спрыгнули вниз, исчезли в темном дождливом пространстве. Забывшийся во сне, до пустоты выложившийся старший кам, две винтовки, оставшиеся на полу пещеры — хранили молчание.

Все три Мира занимались своими делами. Ульген не собирался смотреть на суету людей. Эльрик заботился о порядке Нижнего Мира, а мелким духам не интересен лежащий в обмороке кам. Они частенько встречались с ним, то в астрале, то на просторах Сибири, разгуливая летом в виде легких вихорьков на пыльных местах, зимой селясь в трещинах древесных стволов. С камами эти духи частенько играли в прятки, забираясь в человечью душу. Тогда Анатолий плясал ради их развлечения, выманивая к себе, к костру, возле которого задорно бил в бубен и разноголосо завывал. Духи делали вид, что подчиняются его воле, хотя старший кам рода ойротов был откровенно слабым повелителем. Бесталанный и ленивый, он ничтожно выглядел в астрале, даже насторожки отцовского самострела не смог сдвинуть.

Но сегодня Анатолию удалось достичь желаемого результата, страх помог создать крепкое заклинание. Тот же страх пробудил его от беспамятства. Страх — подвести род, не справиться. Старший кам рода ойротов пошевельнулся. Сил подняться не было. Так и лежал, перемалывая с голове сомнения в правильности его предыдущего решения. Наверное, зря он воздержался тогда от переноса богини в другую пещеру. Отец предупреждал, что времена меняются быстро, что от опасного соседства надо избавляться, как только оно обнаружится. Два года назад на другой стороне хребта, где была только одна обрушенная пещера, военные огородили большой участок и объявили запретной зоной. Быстро построили что-то под землей, но не ракетную шахту, уж в таких делах ойроты разбирались.

Большой вертолет два раза в месяц привозил смену, человек двадцать. И всё. Смена наружу не выходила. Несколько раз ойроты пробовали войти в огороженную зону. Их встречали вооруженные мужчины, поясняли, здесь частные владения богатея, «нового русского». Били проверяльщикам морды. Это выглядело слишком необычно. Военные не станут просто так маскироваться под гражданских людей. Если секретничают, значит, посторонним по округе шастать не позволят. И Анатолий посчитал соседство выгодным. Сейчас стало очевидно — ошибся.

38

— Знакомьтесь, врач Александр Матвеевич! — Арнольд подтолкнул нелепую фигуру в брезентовом балахоне вперед.

Врач сбросил брезент, жестким коробом опавший на пол. За плечами у него горбом висела сетка с имуществом, сбоку болтался плоский бачок бежевого цвета с инвентарным номером. Через плечо висела аккуратно собранная в моток толстая веревка, в руке зажата обшарпанная двустволка. Среднего роста, крепкий. Нормальное славянское лицо, лет тридцать с небольшим. Щетина, следы от большого синяка почти посередине лба, немного выше переносицы. Коротко стриженные волосы слиплись под кепкой. Цвет глаз не разглядишь, вроде светлые. Грязная голубая ветровка с наполовину расстегнутой молнией. Теплая рубаха в крупную клетку тоже была грязной. Мокрые брюки нависали на черные ботинки. Даже в свете керосинового фонаря врач выглядел непрезентабельно. Но стеснения на его лице не было. Он успел осмотреть помещение, а потом начал вглядываться в присутствующих.

Валентин протянул руку, представился, отметив для себя, что смотанная веревка закреплена не вульгарным узлом, а ровной маркой[1]. Врач имел понятие об альпинизме или горном туризме, не иначе. Представились и остальные:

— Ричард Бронсон, найс митн ю. Меня зовут Лена. Егор Васильевич, начальник экспедиции. Как вас сюда занесло?

Матвеич каждому пожал руку, а лежачему ответил вопросом:

— Егор Васильевич, куда вещички положить?

Приставив ружье к стене, освободил плечи от лямок, выпростал из сетки медицинскую укладку, свернул брезент. Всё это проделал деловито, без суеты, по-свойски. Потом обернулся, обстоятельно осмотрел всё помещение, освещаемое двумя керосиновыми фонарями. А почему ими? Входя, он заметил на крыльце генератор и провод, идущий сюда через большое помещение, там же у двери — светильник на треноге. Здесь тоже висели светильники, но не горели. С чего бы экспедиционники предпочитали полумрак? Последнего человека, сидящего у стены, закрытого с головой темным одеянием, никто представлять врачу не стал. Какие-то непонятки…

Помещение, в которое Матвеича отконвоировал Арнольд, самый рослый из парней, больше всего походило на сарай или церковь из старого фильма «Вий». Высокие бревенчатые стены, теряющийся в тусклом свете потолок или крыша, грубый деревянный пол, и несколько громадных сундуков шириной с метр и длиной метра в два. В центре этой длинной и узкой комнаты два таких сундука стояли от стены до стены, почти перегораживая ее. На стене — метра два от пола, в ряд висели унылые, тусклые деревянные иконы, без окладов. Очень старые или подделки, решил Матвеич, видевший похожие в музеях.

Высокий иностранец сидел на лавке у стола. Валентин, тонкий, как подросток, вернулся к газовой плите, плеснул себе из чайника кипятку, опустил пакетик чая, потянулся за сахаром. Матвеичу тоже захотелось. Вообще, принято сначала накормить, напоить, а уже за едой расспрашивать. Поужинать бы не помешало. Несоленый глухарь порядком надоел. Попросить, что ли, если сами не предлагают? Вот эта девушка с правильными чертами лица, Лена, наверняка не откажет в куске хлеба и тарелке супа. Она вместе с Арнольдом встретила Матвеича снаружи, а сейчас всматривалась в лицо доктора, будто вспоминая старого знакомого.

Но он не рискнул затевать разговор о еде. «Неча лезть в чужой монастырь со своим уставом». Придется жить по их правилам. Тем более, что здесь не всё складно и чисто. То ли беспокойные глаза, то ли суетливость выдавала состояние хозяев, Матвеич не понимал, но воспринимал. А себе доверять он научился давно. В тайге консультироваться не с кем, кроме как с шестым, или каким там, чувством. Тоску навевали не иконы и помещение. Лица людей несли отпечаток тревоги. Только Арнольд среди всех смотрелся этаким гусаром, но и он был настороже — постоянно прислушивался, поглядывал в большую комнату. Карабин из рук не выпускал.