Роберт Шекли - Такие разные миры (сборник)

– Например? – спросил я.

– Возможен только один вариант. Барон Тостиг должен вступить в последний неравный бой и погибнуть здесь, на Цели.

– Но может быть, это совсем не то, чего хочет сам Тостиг? – заметил я.

– Его желания не играют никакой роли. Важно, чтобы «Сага о Тостиге» получила достойный финал, чтобы она пелась впоследствии для поддержания духа остальных халиан.

– Но я не вижу, каким образом можно сохранить твою сагу, – сказал я, – если ты останешься вместе с бароном Тостигом, обреченным на славу и смерть.

– Это уже моя проблема, – ответил Поющий. – Без сомнения, я, как и все великие барды, найду выход. Пусть даже придется умереть до того, как будут готовы последние строфы, я сумею отправить копию в гильдию поэтов. Финал за меня допишут другие.

– Что-то мне это не нравится, – сказал я.

– Потому что у тебя нет склонности к поэзии. Но ты достаточно умен, чтобы понять, в чем твоя выгода.

– Полагаю, у тебя имеется какой-нибудь довод на этот счет, – сказал я.

– Само собой. Верность собственной расе заставляет тебя желать, чтобы Тостиг остался здесь навсегда.

Слова Поющего звучали довольно ядовито, но в них крылся определенный смысл. Я понимал, что барон Тостиг редкостный представитель своей расы. Таких рождается один на миллион. Он гораздо умнее и гибче, чем большинство его сородичей.

– Вот что мне кажется странным, – сказал я Поющему. – Почему такой халианин, как Тостиг, не командует гораздо большим количеством воинов?

– По натуре мы не коллективисты, оттого-то у нас и нет больших кораблей. Хороший лидер может удержать двадцать, пятьдесят, даже сто бойцов. Но командовать дредноудом с экипажем в две тысячи халиан ему не по силам. Да и «чужие» не потребовали от нас объединить кланы под руководством способных вождей. Они хотели, чтобы мы оставались такими, какие есть: грозными, но не слишком сильными.

– Кажется, они не дураки, эти ваши чужие, – сказал я. – С какой, ты говоришь, они планеты?

– Я скорее умер бы, чем открыл тебе что-нибудь важное о «чужих», но, к счастью, избавлен от такой необходимости, потому что сам ничего о них не знаю. Скажи, человек, разве здесь наши цели не совпадают? Тебе нужна материальная победа, мне – духовная. Если Тостиг примет на этой планете свою последнюю битву и умрет, мы оба окажемся в выигрыше.

– Но это также может ускорить мою смерть.

Собеседник отрицательно покачал головой:

– Даю клятву мастера-поэта, что ты целым и невредимым вернешься к своим друзьям. И покроешь себя славой, а не позором предателя, который помог Тостигу убежать.

– Но я дал барону слово, – сказал я.

– Ты дал его скорее под давлением, чем по собственной воле. Это нельзя рассматривать как обязательство.

– Если я даю слово, – возразил я, – то рассматриваю это как обязательство.

– Рассуждаешь точно глупый халианский наемник. Разве ты не заинтересован в том, чтобы защищать интересы своей расы? Или ты такой же романтик, как Тостиг?

– Я не знаю, черт побери, что мне делать! – раздраженно воскликнул я. – Тостиг мне нравится!

– А я, его бард и спутник по всем знаменитым битвам, люблю его, как самого себя. Если ты барону такой же друг, как и враг, то неужели откажешь в столь необходимом героическом финале?

– Ты все понял неправильно, – сказал я. – Барон хочет убраться отсюда. Он сам говорил о желании поискать славы и добычи в других местах, при более благоприятных обстоятельствах.

– О, Тостиг любит притвориться, будто он очень рационален и боится смерти, – сказал Поющий. – Этот недостаток он приобрел в лондонском зоопарке. Но у него сердце истинного халианина, и он с честью примет красивую смерть, хочется ему этого или нет. Сей мотив часто повторяется в наших сагах. Герой стремится избежать своего предназначения, но лучший друг предает его, и герой все-таки встречает свою судьбу.

– Я ему не лучший друг! – воскликнул я.

Но Поющий уже отвернулся от меня и принялся возносить молитвы богам информации. А я остался наедине со страшным смятением, охватившим душу и сердце.

Моя последняя встреча с Тостигом оказалась так же приятна, как и все предыдущие. Халианский капитан находился у себя в покоях и заканчивал свой туалет. В этом отношении он был немного тщеславен и даже пользовался железными щипцами – торчащие кверху бакенбарды в этом году были крайне популярны среди халианской знати.

– Стоит ли гоняться за модой? – ворчал он. – Едва бакенбарды начинают более или менее прилично укладываться на один манер, как я слышу о том, что все уже носят их совсем по-другому. Столько мороки, и ради чего? Скажите, Иуда, корабль готов?

– Готов, – ответил я. – Я выявил проблему и все исправил. С бесценной помощью Поющего о Далеком Доме, разумеется. Осталось ли еще виски?

– Угощайтесь. Бутылка на обычном месте.

Я налил себе, не разбавляя. Тостиг посмотрел на меня с беспокойством.

– Вы сегодня, кажется, не в духе, Иуда?

Всю эту ночь я провел в борьбе с совестью. У нас, евреев планеты Пердидо, есть привычка «спорить со своим ангелом». На этот раз, однако, предмет спора был далеко не очевиден. Я обнаружил, что трудно определить мое собственное отношение к происходящему – чего я в конце концов хочу и какие средства для достижения желаемого могу себе позволить. С одной стороны, как совершенно справедливо указал мастер целенаведения, этот барон Тостиг и его боевые хорьки, пока они живы, как бельмо у нас на глазу. С другой стороны, судьба звездной империи не может зависеть от отдельных личностей. Конечно, для Альянса было бы крайне важно, чтобы я вернулся с добытой информацией. Но разве в подобной ситуации честное слово человека ничего не значит?

В мозгу вертелось много веских, даже неотразимых доводов в пользу того, что я не должен предавать Тостига, что обязан поступить как добрый друг и рассказать о плане Поющего, дать шанс ускользнуть из мышеловки и либо продолжить подвиги, либо удалиться на отдых в домик, о котором он однажды упомянул при мне, – домик, затерянный среди зеленых холмов планеты, чье местоположение он сохранил в тайне.

И я уже почти решил открыться Тостигу. Но тут вспомнил об основополагающей роли саг в жизни Халии и о том, что все они включали упоминание о друге, ставшем предателем, вступившем в заговор с целью подвести героя к предопределенной ему славе, удовлетворить его подсознательное стремление к великолепной смерти, память о которой будет вечно жить в фольклоре его племени.

Будет ли настоящим другом тот, кто поможет герою ускользнуть, чтобы он смог тихо умереть в своей постели, окруженный, быть может, хорошенькими ясноглазыми халианками? Или настоящий друг – тот, кто поможет достичь истинного предназначения, доблестной смерти в битве с превосходящими силами противника?