Станислав Лем - Магелланово Облако. Человек с Марса. Астронавты
— Я знаю, куда мы пойдем теперь! Ты ведь еще не был на смотровых палубах?!
Я согласился, и она с торжествующим видом взяла меня под руку и повела за собой.
В конце широкого коридора виднелся матовый серебристый занавес из плотной ткани. Мы раздвинули его и попали в непроглядную тьму. Довольно долго я ничего не видел. Наконец глаза стали понемногу привыкать к темноте. Мы находились на длинной и широкой палубе. В стене через каждые двадцать-тридцать шагов была дверь, на которую указывала бледная фосфоресцирующая стрелка. Аллея желтоватых стрелок, висевших в воздухе подобно череде светляков, была так длинна, что дальние сливались в сплошную матовую нить. Когда я отвел взгляд от этих светляков и посмотрел на край палубы, мне в первую секунду показалось, что там ничего нет, но в следующее мгновение я вздрогнул, поняв, как сильно ошибался: там разверзалась бездна. Я двинулся к усеянному звездами пространству осторожно, словно опасаясь, что палуба вот-вот оборвется и я полечу в бездонную пропасть. Однако мгновение спустя вытянутая рука коснулась холодной прозрачной стены — дальше пути не было.
Я начал различать созвездия. Немного ниже нас сиял, разветвляясь. Млечный Путь. Там мерцали мириады еле видных искр. Кое-где на бледном фоне этого, как казалось, догорающего сияния чернели, подобно провалам, тени мрачных космических облаков. Я не сразу заметил, что мой взгляд, прикованный к Млечному Пути, перемещается, постепенно поднимается вверх — что звезды движутся; внезапно в глубине галереи, на которой мы стояли, у самого ее конца, сверкнул серебристый полукруг. Светлый участок неба поднимался и расширялся, охватывая все большее пространство и постепенно гася фосфорические стрелки на дверях, и наконец нас озарил яркий свет. Я посмотрел на небо. Внизу сияла Луна — огромная, выпуклая, вся в кратерах, похожая на серебряный плод, изъеденный червями. Погасив близлежащие звезды, она лениво плыла по небесам, на палубу беззвучно ложились густые тени, они все удлинялись, тянулись, как призраки, по стенам и сводам, сливались одна с другой до тех пор, пока Луна не перешла на другую сторону «Геи» и не исчезла так же внезапно, как появилась. В этом не было ничего странного: корабль вращался вокруг своей продольной оси, создавая искусственную силу тяжести.
Когда Луна зашла за корпус корабля, нас опять окружил мрак. Вдруг Анна взяла меня за руку, повернула в другую сторону и прошептала:
— Смотри… Смотри… Сейчас взойдет Земля…
Земля появилась среди звезд как голубой, подернутый дымкой шар; три четверти его поверхности были затенены. Ее серп отливал блеском более мягким, чем лунный, — голубым, с едва заметной примесью зеленого. В разрывах туч возникали неясные, словно размытые очертания континентов и морей. Над невидимым нам Северным полюсом, обращенным в сторону, противоположную Солнцу, пылала яркая точка, это была собственная звезда Земли, ее северное атомное солнце. Снова по палубе побежали, изгибаясь и вытягиваясь, тени; последний луч света поднялся к потолку, вытянулся, ушел вверх, и наконец наступила темнота.
— Видел? — совсем по-детски прошептала моя спутница.
Я промолчал. Эта картина была мне хорошо знакома — кто из нас несколько раз в год (по самым разным причинам) не летал в межпланетном пространстве? Но эти полеты были непродолжительны, они длились несколько дней, редко — недель, и мы всегда знали, что ждет нас дома. Но сейчас Земля показалась мне недоступной, странно далекой… И когда стоявшая рядом со мной девушка прошептала, прижавшись лицом к холодной стене: «Как красиво!..» — я впервые за долгое время почувствовал себя одиноким и подумал: «Какой же еще она ребенок».
Во мраке, окружившем нас после захода Земли, медленно поднимались, приковывая к себе взор, скопления звезд, и вместе с ними, казалось, величественно восходят огромные, испещренные серебряными искрами скопления мрака, похожие на занавесы, за которыми вот-вот должно открыться нечто неведомое. Но эта иллюзия была мне слишком хорошо знакома…
Потом мы некоторое время гуляли по палубе, на которой то наступала темнота, то пробегали полосы сияния — ярко-белого лунного или голубого земного. Над нами словно то поднимались, то опускались гигантские крылья. Анна рассказала о себе. Она попала в экипаж «Геи» вместе с отцом, известным композитором. Как раз сейчас в концертном зале исполнялась его Шестая симфония. Меня удивило, что Анна даже не предложила послушать ее.
— Ах, я ее так хорошо знаю… Ведь отец не смотрит все мои операции, — сказала она с такой серьезностью, что и я не понял, шутит она или нет.
Все же мы поехали на концерт. Когда мы подходили к вестибюлю, облицованному плитками хризопраза, как раз зазвучали высокие финальные ноты, и вскоре слушатели начали выходить из зала. Они по широкому полукругу огибали монументальную скалу из естественной лавы и по белой, почти невидимой в полумраке спиральной лестнице спускались к кустарникам — здесь начинался центральный парк «Геи».
Мы остановились на лестнице, не зная, что делать дальше; мне казалось, что девушке надоело общество неразговорчивого спутника, хотя она добросовестно выполняла роль гида, вполголоса называя проходивших. Больше всего здесь было астрономов и физиков, меньше — техников и совсем не было кибернетиков.
— Автоматы делают за них все, даже слушают концерты, — сказала Анна и засмеялась своей остроте, но смех закончился плохо замаскированным зевком.
Это был уже совершенно недвусмысленный намек, и я пожелал ей спокойной ночи. Она побежала вниз, в полумраке обернулась и еще раз помахала мне рукой. Я остался стоять на площадке. Людей становилось все меньше — вот прошли трое, за ними еще трое, потом какая-то запоздавшая пара… Я собрался уходить, когда в широком, украшенном колоннами вестибюле появилась женщина. Она была одна.
Ее красота была великолепна, ни с чем не сравнима. Овальное лицо, низкие дуги бровей, темные глаза, невозмутимо ясный выпуклый лоб — все это как будто еще не прорисовалось четко, подобно рассвету в летнюю пору. Законченными, хотелось бы сказать — окончательно оформившимися были лишь ее губы, казавшиеся более взрослыми, чем все лицо. В их выражении было нечто, создающее радостное ощущение чего-то легкого, певучего и вместе с тем очень земного. Ее красота изливалась на все, к чему бы она ни приближалась. Подойдя к лестнице, она оперлась белой рукой о шероховатый камень, и мне показалось, будто мертвая глыба на мгновение ожила. Она направлялась ко мне. Ее тяжелые, свободно спадающие волосы отливали всеми оттенками бронзы, золотисто поблескивающей на свету. Когда она подошла совсем близко, я удивился: так она была невысока. У нее были гладкие, четко обрисованные щеки и детская ямочка на подбородке. Подойдя, она заглянула мне в глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});