Клиффорд Саймак - Мир красного солнца

— На них стоит взглянуть, — сообщил охранник без малейшего выражения.

Гофф с Хьюзом ждали его в кабинете. Хьюз оказался крупным мужчиной — этаким лощеным типом. Такого, пожалуй, нелегко будет переспорить, сказал себе Вульф. Гофф представил их друг другу.

— Хьюз из Центрального бюро Службы безопасности.

Вульф пожал Хьюзу руку и изумился тому, как это Нэнси так хорошо разбирается в людях.

— Я пошел, — сказал Гофф. — У меня работа. Когда закончите, позвоните мне и я пришлю за вами машину.

— Благодарю вас, Гофф, — ответил Хьюз. Его слова определенно прозвучали как разрешение уйти.

— Сообразить вам чего-нибудь выпить? — спросил Вульф.

— Может быть, попозже, — сказал Хьюз. — Сейчас мне надо о многом с вами поговорить.

Разговор начинался на какой-то фальшивой ноте. Все было слишком поспешно, слишком натянуто, чтобы быть драматичным, хотя ощущение драмы все-таки проскальзывало. Ничего хорошего из этого не выйдет, подумалось Вульфу.

Интересно, не имеет ли это отношения к Хендерсону? Исчезновение Хендерсона казалось ему единственной причиной, по которой в его кабинете мог появиться человек из Центрального бюро. Но дело Хендерсона было закрыто. Гофф проделал такую работу, которая не оставляла в этом никаких сомнений. Каждый факт, каждый аспект этого исчезновения был учтен и расследован. Вся история — насколько там вообще было что-то известно — была черным по белому записана в официальных документах.

Хьюз грузно опустился в кресло и поставил перед собой свой портфель.

— Насколько я понимаю, пропал человек.

Вульф кивнул.

— Гофф рассказал мне об этом, — продолжал Хьюз, — Это очень похоже на дело Такермена.

— Гофф — молодец, — сказал Вульф.

Он знал: чтобы руководитель проекта хвалил начальника собственной службы безопасности — это уже на грани ереси. Но его это не волновало. Слишком уж напыщенным был этот Хьюз.

— Однако я здесь не затем, чтобы говорить о Хендерсоне, — как ни в чем не бывало продолжал Хьюз, — Я приехал сообщить вам, что мы нашли Такермена.

Вульф выпрямился в своем кресле. На мгновение он застыл, отчасти от безотчетного стремления взять себя в руки, порожденного почти врожденной решимостью не выказывать никаких эмоций, отчасти от поразившей его словно холодным стальным клинком мысли: если то, что сказал Хьюз, правда, значит, большая часть надежд, которые возлагали на «Песочные часы», только что развеялась как дым.

— Но это невозможно, — выдавил он в конце концов. — Это не имеет смыс… — Он осекся, увидев полуулыбку на лице своего собеседника.

— Я немного уточню, — сказал Хьюз, — Мы не нашли самого Такермена. Но у нас есть его отпечатки пальцев, и мы можем воссоздать картину произошедшего. Хотя бы ее часть.

Хьюз помолчал, ожидая какого-то отклика, но Вульф упрямо безмолвствовал. В конце концов он все-таки заговорил:

— Продолжайте. Вы говорили о каких-то отпечатках.

— Мы нашли отпечатки на больничной карте, — сообщил Хьюз, — и она датирована тысяча девятьсот восемьдесят пятым годом.

Вульф сидел сгорбившись и чувствовал, как в душе у него мало-помалу нарастает ликование. Он видел, что Хьюз наблюдал за ним с этой своей полуулыбочкой на губах, как будто внутренне забавлялся, — выражение, которое было не совсем снисходительное, но очень к тому приближалось.

— Вы уверены? — спросил Вульф, — Точно уверены или есть сомнения?

— Мы убеждены.

Вульф кивнул. Неплохо. Если Центральное бюро было убеждено, обычно это означало, что любая битва, любая борьба с трудностями на девять десятых выиграна.

— Его доставили в госпиталь, — продолжал Хьюз, — он пострадал в какой-то уличной драке. Ему здорово досталось, и, судя по записям в карточке, никто не верил, что он выкарабкается.

— Но он выкарабкался?

— Наверняка мы не знаем. Он снова исчез, — Хьюз больше не улыбался, — Боюсь, Такермен задал им работенку. Поступил без всяких документов и совершенно ничего не помнил о своей прошлой жизни. Поэтому его записали как неизвестного и стали ждать. Но даже когда он пошел на поправку, он все равно ничего так и не вспомнил. Они объяснили потерю памяти трещиной в черепе, которую он получил в драке. О нем нигде не было никаких упоминаний, и они, должно быть, никак не могли взять в толк, как человек его возраста… ему ведь было сорок, да?

— Да, — подтвердил Вульф.

— Должно быть, им нелегко было понять, как человек мог прожить сорок лет и ни разу не подвергнуться процедуре снятия отпечатков пальцев и не иметь даже никаких документов, по которым можно было бы установить его личность. А потом еще вдобавок ко всему он исчез — прямо с больничной койки.

— Он снова переместился во времени, — сказал Вульф, — Ему там не понравилось, поэтому он просто отправился дальше. Вы искали его в каком-нибудь другом времени?

Хьюз покачал головой.

— Что толку? Мы и сейчас его не искали — наткнулись на его карту по чистой случайности. Он совершил прыжок на четыреста лет назад, не забывайте. В какое время его занесло во второй раз? Отпечатки пальцев — единственный надежный метод установления личности, который был доступен в прошлом, но его изобрели сравнительно недавно. Если он прыгнул из тысяча девятьсот восемьдесят пятого года хотя бы еще на пятьдесят лет назад, он потерян для нас безвозвратно.

— Но он путешествовал во времени, — сказал Вульф, — Вот что важно. Теперь мы знаем, что это возможно.

— А раньше не знали?

— У нас были определенные доказательства, — сказал Вульф. — Были определенные рабочие теории. Но мы действовали наобум. Полной уверенности у нас не было.

— Даже спустя двести лет?

— Двести лет еще не прошло.

— Ну ладно. Почти двести лет. Должен заметить, для людей, которые так не уверены в своих силах, ваши отчеты казались крайне обнадеживающими.

Он пристально взглянул на Вульфа.

Вульф ощутил внезапную вспышку гнева и постарался обуздать ее.

— Вы забываете, — сказал он, — что Центральное бюро поручило нам задачу, которую практически все с самого начала считали гиблым делом. Мы начинали на пустом месте. Нам было не на что опереться, если не считать нескольких абстрактных философских концепций, которые на самом деле ни черта не значили. Мы создали этот проект с нуля. Центральное бюро должно радоваться, если у нас через тысячу лет что-то получится.

Поведение Хьюза изменилось. Теперь и в нем угадывалась искорка гнева — гнева и неприкрытого нетерпения.

— Тысяча лет — это слишком долго, — сказал он, — Результат нужен нам через сто, а лучше — через пятьдесят лет. Я знаю, что это долгосрочная программа, но время уходит. Так говорят наши калькуляторы. Собственно, тут вполне довольно и простого здравого смысла. Дипломатическая ситуация становится напряженной.