Станислав Лем - Дневник, найденный в ванне

Я снял трубку.

— Алло? — послышался мужской голос.

Я не ответил. Однако в трубке прозвучал ответ — кто-то, по-видимому, снял трубку параллельного телефона, и теперь я мог слышать голоса обоих собеседников.

— Это я, — заговорил голос, который произнес перед этим «алло». — Не знаем, что и делать, капитан!

— А что? С ним плохо?

— Все хуже. Мы опасаемся, как бы он чего с собой не сделал.

— Не поддается? Я с самого начала так и думал. Не поддается, а?

— Я этого не говорю. Сперва все было хорошо, но вы ведь знаете, как это бывает. Тут нужен тонкий подход.

— Это для шестерки, не для меня. Чего вы хотите?

— Вы ничего не можете сделать?

— Для него? Не вижу, чем бы я мог быть полезен.

Я слушал, затаив дыхание. Возникшее ранее ощущение, что говорят обо мне, превратилось в уверенность. Некоторое время в трубке царила тишина.

— Вы в самом деле не можете?

— Нет. Это случай для шестерки.

— Но это будет означать снятие с должности.

— Ну да.

— Значит, нам придется от него отказаться?

— Я так понимаю, что вы этого не хотите?

— Речь идет не о том, чего я хочу, но вы же видите — он уже немного освоился.

— Тогда в чем причина? У вас же есть собственные специалисты. Что говорит Прандтль.

— Прандтль? Он сейчас на конференции. С тех пор он ни разу не появлялся — словно ветром сдуло.

— Так вызовите его. И вообще, я не намерен больше заниматься этим делом. Оно не имеет ко мне никакого отношения.

— Я пошлю к нему конфидентов из медицинского.

— Это уж как хотите. Прошу прощения, но у меня больше нет времени. До свидания!

— До свидания.

Обе трубки щелкнули, возле моего уха зашумела, словно раковина, тишина. Я колебался. Теперь, когда этот разговор окончился, я уже не был так уверен, что говорили обо мне.

Во всяком случае я узнал, что Прандтля нет. Я положил трубку и, услышав, что кто-то зашел в соседнюю комнату, поспешил выйти в коридор. И тут же пожалел об этом, но уже не мог решиться вернуться. Теперь я стоял перед выбором: Эрмс или комната три тысячи восемьсот восемьдесят три. Я долго шел по коридору все время прямо. Три тысячи восемьсот восемьдесят три — это должно быть где-то на пятом этаже. Следственный Отдел? Скорее всего. И оттуда я уже наверняка не выйду. В конце концов, не так уж плохо просто ходить по коридорам. Отдыхать можно в лифте, можно просто постоять спокойно в коридоре, а для того, чтобы спать, вполне сгодится и ванная комната. И вдруг я вспомнил о бритве. Странно, что до сих пор это не приходило мне в голову.

Была ли она предназначена для меня?

Может быть. Ответить на этот вопрос с полной определенностью было невозможно. К тому же я был возбужден, взбудоражен.

Я шел по лестнице вниз, испытывая легкое головокружение. Шестой этаж… Пятый: белый, необыкновенно чистый, как, впрочем, и все другие, коридор вел прямо. Три тысячи восемьсот восемьдесят шесть, три тысячи восемьсот восемьдесят пять, три тысячи восемьсот восемьдесят четыре, три тысячи восемьсот восемьдесят три.

Сердце мое тревожно забилось. В таком состоянии мне, пожалуй, говорить будет трудно. Перед тем, как входить, я остановился, чтобы набрать в легкие воздуха.

"В конце концов, я могу просто заглянуть туда, — подумал я. — А если меня спросят, скажу, что ищу майора Эрмса, и что я ошибся. Ведь никто не будет же силой вырывать папку у меня из рук. В конечном счете это же моя инструкция, и в случае необходимости я потребую, чтобы позвонили в Отдел Инструкций, Эрмсу. Но все это наверное, чепуха, потому что они и так знают. А раз они знают, то мне тем более нечего беспокоиться". Я постарался припомнить в общих чертах все выпавшие на мою долю испытания, которые должен буду изложить для занесения в протокол. Если меня поймают на каком-то искажении, это может дополнительно усугубить мою вину. Однако событий было уже столько, что я начал в них путаться и не мог теперь с уверенностью сказать, что было раньше — история со старичком или арест в коридоре моего первого провожатого. Ах, да, разумеется, сначала я лишился провожатого. Я закрыл глаза и нажал на ручку.

К счастью, в этом обширном, полутемном, загроможденном какими-то шкафами и стеллажами помещении никого не было, ибо я долго был не в состоянии выдавить из себя хотя бы слово. Огромные кипы книг, стопки перевязанных бечевкой бумаг, бутылочки с белым канцелярским клеем, ножницы, штемпельные подушки и письменные приборы — всем этим были сплошь завалены стоявшие возле стен большие столы.

Кто-то приближался к другому входу. Было слышно, как он шаркает по полу.

В приоткрытой боковой двери, ведущей в непроницаемую тьму, появился замызганный старик в грязном, с пятнами мундире.

— Вы к нам? — проскрипел он. — Редко, однако, к нам заглядывают! Чем могу служить? Вы за какой-нибудь справкой, вероятно?

— Я… э-э… — начал я.

Но антипатичный индивидуум, шмыгая носом, под которым болталась блестящая капля, продолжал:

— Вы, я вижу, в штатском, значит, что-нибудь из каталога… Извольте, это здесь…

Он проковылял к предмету обстановки, который я принял сначала за большой шкаф, и стал точными движениями выдвигать один за другим узкие и длинные библиотечные каталожные ящички. Я еще раз оглядел захламленное бумагами помещение — повсюду были навалены кучи старых документов, в воздухе стоял удушливый запах пыли и лежалых бумаг.

Перехватив мой взгляд, старик прохрипел:

— Господина архивариуса Глоубла нет. Конференция, сударь, что поделаешь! Господина генерального секретаря архивариуса тоже нет, к сожалению, — с вашего позволения, вышел. И вообще, один я здесь, как перст, со всем хозяйством остался. Каприл Антей к вашим услугам, сторож девятого разряда с выслугой лет после сорока восьми годов службы. Господа офицеры говорят, чтобы, дескать, я уходить на покой готовился, только я как сами видите — покуда на своем посту незаменим! Ох, я тут болтаю, а вам, наверное, с делами служебными нужно поспешать. Заказы прошу класть в этот ящичек-шкатулку, и звоночек уж, пожалуйста, трясите поэнергичнее прибегу, мигом отыщу, старый глаз, хе-хе, уж поверьте мне, будьте любезны, не хуже молодого. И если есть на месте, тогда — будьте любезны, а если за пределами, то извольте только цифирку свою на карточке поставить в графе "четверка римская дробь Б" — вот и все.

Закончил он эту свою тираду долгим ныряющим движением — не знаю, поклон ли это был, или же его ноги были слегка затронуты параличом — и приглашающе указал на шеренгу выдвинутых ящиков огромного каталога.

Одновременно с этим он точным движением передвинул очки с носа на лоб, после чего с не сходящей с лица заискивающей улыбкой стал отступать к двери, через которую вошел.