Генри Каттнер - Тёмный мир
Искорка заколебалась, пропала, вновь стала ярче. Громче запели струны; громче стал рев волнующихся вод. Еще выше зазвучала резкая нота, чистая, как ледяной свет звезд.
Музыка соткала паутину, заполнившую собой всю комнату. Паутина зашевелилась и обернулась вокруг Гаста Райми!
И вновь в его голубых глазах появилась искра жизни. Он перестал бороться и сдался. Ему легче было вернуться обратно к жизни и позволить мне расспросить его, чем бороться с поющими струнами, которые могли захватить в плен саму душу человека.
Губы старика задвигались над белоснежной бородой.
— Ганелон, — произнес он. — Я знал, кто играет на арфе. Ну что ж, задавай вопросы. А затем позволь мне умереть. Я не буду жить в эти дни, которые должны наступить. Но ты будешь жить, Ганелон, и, тем не менее, ты тоже умрешь. Это мне удалось прочитать в будущем.
Большая голова низко наклонилась. На мгновение Гаст Райми прислушался, и я прислушался вслед за ним.
Сквозь толстые стены доносился звон мечей и крики умирающих.
13. ВОЙНА — КРОВАВАЯ ВОЙНА!
Жалость захлестнула меня. Тень величия, которая окутывала Гаста Райми, исчезла. Передо мной сидел древний сморщенный старик, и я на какое-то мгновение почувствовал неодолимое желание уйти и дать ему возможность вновь уплыть в спокойные просторы мысли. Я помнил, что когда-то Гаст Райми казался высоким большим человеком, хотя он никогда не был таким при моей жизни. Но в детстве я сидел у ног члена Совета и с обожанием глядел на его величественное бородатое лицо.
Возможно, в нем тогда было больше жизни, больше тепла и человечности. Сейчас оно было неподвижным. Оно больше напоминало лицо бога.
— Учитель, — сказал я. — Прости меня!
В его глазах не было ответа, и все же я почувствовал, как что-то в нем дрогнуло.
— Ты называешь меня учителем? — переспросил он. — Ты — Ганелон? Много времени утекло с тех пор, как ты склонялся перед кем бы то ни было.
Одержанная мною победа показалась мне бессмысленной. Я наклонил голову. Да, я победил Гаста Райми, но мне не по душе была такая победа.
— В конце круг всегда замыкается, — спокойно сказал старик. — Мы с тобой сродни больше, чем все остальные. И ты, и я — люди, Ганелон, а не мутанты. Я позволил Медее и всем остальным пользоваться моей мудростью потому, что я — предводитель Совета. Но...
Он заколебался.
— Уже два столетия мои мысли витают вдали, — спокойно продолжал он. За понятиями добра и зла, за самой жизнью и крохотными марионетками, которые двигаются по ней. Иногда я пробуждался и давал ответы на вопросы, не имеющие для меня никакого значения. Я думал, что потерял всякую связь с реальной действительностью. Смерть могла унести молодого мужчину или женщину, живущих в Темном Мире, но это не играло существенной роли.
Мне нечего было ему ответить. Я знал, что причинил великое зло Гасту Райми, пробудив его и заставив выйти из глубокого покоя.
Голубой взгляд неотрывно следил за мной.
— В наших жилах, Ганелон, течет разная кровь, и все-таки мы чем-то сродни друг другу. Я уже когда-то говорил тебе, что ты должен будешь со временем меня заменить.
Сейчас я начинаю во многом сомневаться. И больше всего — в том ответе, который я дал Совету после того, как Медея доставила тебя с Земли.
— Ты приказал им убить меня, — ответил я.
Он кивнул головой.
— Матолч был испуган. Эдейри стояла на его стороне. Они заставили Медею согласиться. Матолч сказал: «Ганелон изменился. Это опасно. Пусть старик заглянет в будущее и скажет нам, что из всего этого получится». Поэтому они пришли ко мне, и я дал волю своей мысли, которая путешествовала по ветру времени далеко вперед.
— И что...
— Конец Совету, — сказал Гаст Райми. — Если ты оставался жить. Я увидел, как руки Ллура тянутся в Темный Мир, и Матолч лежит мертвым, и гибель идет по пятам Эдейри и Медеи. Вероятности изменчивы. Когда ты отправился в мир Земли, ты был Ганелоном, но обратно вернулся с двойным сознанием. У тебя есть память Эдварда Бонда, которую ты можешь использовать, как оружие. Медее следовало оставить тебя на Земле. Но она так любила тебя.
— И согласилась, чтобы меня убили?
— А знаешь ли ты, что было у нее на уме? — спросил Гаст Райми. — В Кэр Сайкир во время обряда пришел бы Ллур, а ты был ему посвящен. Неужели Медея могла предполагать, что он тебя сможет убить?
Сомнения захлестнули меня.
— Но Медея вела меня в Кэр Сайкир, словно овцу на бойню. Если она могла оправдаться... — пусть, но ни Матолч, ни Эдейри — не могли. Может быть, я пощажу Медею, — продолжал я. — Но оборотня и Эдейри — нет! Я уже обещал жизнь Матолча. А что касается Эдейри — она должна погибнуть, — я показал Гасту Райми Хрустальную Маску. Он кивнул.
— Но Ллур?
— Я был посвящен ему, как Ганелон, — сказал я. — Теперь ты говоришь, что у меня двойное сознание. Или, по крайней мере, наслоившиеся воспоминания. Даже если они искусственные, я не желаю быть подданным Ллура! Я много нового узнал на Земле. ЛЛУР — НЕ БОГ!
Древняя голова склонилась в глубоком раздумье. Прозрачная рука поднялась и дотронулась до завитков бороды. Затем Гаст Райми поглядел на меня и улыбнулся.
— Значит, ты знаешь это, вот как? — спросил он. — Я кое-что скажу тебе, Ганелон, чего не знает еще ни один человек. Ты не первый, пришедший с Земли в Темный Мир. Первым был я.
Я уставился на него с нескрываемым удивлением.
— Но ты родился в Темном Мире, а я — нет, — продолжал он. — Мое тело впервые возникло из пепла Земли. Прошло очень много времени с тех пор, как я пересек границу миров, и мне уже никогда не удастся туда вернуться, потому что я давно пережил положенный мне срок. Только здесь я могу поддерживать ту искру жизни, которая горит в моем теле, хотя мне это тоже давно безразлично.
Да, я родился на Земле, я знал Вортингейм и королей Уэльса. У меня был свой собственный замок в Кэр Мердик. Голубое небо, голубое море Англии, серый камень алтарей друидов в дубовых лесах — все это было моим домом, Ганелон, до тех пор, пока мое знание науки не привело меня сюда. Это произошло с помощью женщины Темного Мира. Ее звали Вивиан.
— Так ты родился на Земле? — все еще ничего не понимая, переспросил я.
— Да. Но это было очень давно. Я здесь состарился и начинал сожалеть об этой ссылке. С годами я приобретал все больше знаний — но отдал бы все это за один глоток прохладного сладкого ветерка, который дул с Ирландского моря. Но я уже не мог вернуться обратно. На Земле мое тело превратилось бы в пыль, поэтому я и погрузился в мечты — мечты о Земле, Ганелон...
Голубые глаза засветились воспоминаниями.
Голос его стал громче.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});