Эдуард Кондратов - Десант из прошлого

— Свободно?

Мартин поднял глаза: перед ним стоял смуглый черноволосый человек лет сорока. Лицо его, нервное и злое, было знакомо Мартину.

— Да, свободно, — сказал он и сразу же вспомнил: этого человека зовут Ульман. Кажется, он ученый, какая-то шишка в мастерских, где делают «летающие тарелочки».

Ульман заказал коктейль и, вынув из нагрудного кармана блокнот, стал делать в нем торопливые, небрежные пометки. На О’Нейла он больше не взглянул.

«Вот он, пожалуйста… Аристократия мозга», — неприязненно подумал Мартин, искоса разглядывая Ульмана.

Вдруг ему пришла в голову неплохая идея: спросить у этого человека, что думает он, верный служитель науки и непосредственный создатель машин, о своем деле. До сих пор О’Нейлу не приходилось беседовать с учеными, а сейчас момент был как нельзя более удачный: где и поговорить, как не в баре? Правда, они не знакомы, но что за беда?

Мартин кашлянул и шевельнулся, однако Ульман не обратил на это внимания. Мартин кашлянул громче. Ульман поднял голову, мельком взглянул на него и снова углубился в блокнот.

— Простите, что помешал… — Мартин помедлил, но, видя, что его сосед наконец-то оторвался от своих заметок и выжидательно смотрит, решительно закончил: — Вы ученый, господин Ульман, я вас знаю. Меня зовут О’Нейл, я техник-строитель, то бишь, по-нашему, младший наставник… Хочу с вами поговорить кое о чем таком…

— Кое о чем или о чем-нибудь? — грубовато перебил его Ульман. — И непременно со мной?

Насмешка, прозвучавшая в его голосе, не могла не задеть О’Нейла. Но он решил не отступать.

— Да, непременно с вами. Потому что вы — один из них.

— Что это значит — один из них? — прищурился Ульман. — Кто это — они?

— Ученые, — злорадно пояснил О’Нейл, довольный, что задел его за живое. — Изобретатели и великие умы…

Они, то есть вы, — те самые люди, о которых трубят, как о благодетелях человечества. И которым на самом деле наплевать на людей.

В глазах Ульмана промелькнуло любопытство:

— Чем же они провинились перед вами, господин ходатай от человечества? — с интересом спросил он.

И тогда О’Нейл, торопясь, путаясь и повторяясь, изложил собеседнику мысли, которые сегодня не давали ему покоя.

Ульман слушал не перебивая. Лицо его не выражало ни одобрения, ни осуждения — оно было скучающе бесстрастным. Похоже было, что Ульман терпеливо ждет, когда его собеседник кончит свои бессвязные разглагольствования и оставит его в покое.

— Вот и все. Выложил, — уже досадуя на себя, закончил Мартин. — Нравится вам это или нет — неважно. Я так думаю — и точка…

Рывком подвинув к себе рюмку и расплескав при этом коньяк, он хотел было осушить ее, но удержался: накачаться он еще успеет. Надо послушать, что ответит ему этот человек.

Минуты три Ульман молчал, устремив неподвижный взгляд на дотлевающую в пепельнице сигарету. Потом медленно поднял голову и взглянул в лицо О’Нейлу. В его глазах не было и тени насмешки, которую Мартин ожидал увидеть.

— Маленькая правда, — сказал он задумчиво и серьезно. — Маленькая, очень человеческая и… убогая. Ей уже триста лет, не меньше. От луддизма до наших дней. Проклятия машинам и жалостливые стенания: «Ах, где вы, добрые старые времена!». Нет О’Нейл. Никуда не денешься, ничего не попишешь. Человек не может не мыслить, не искать, не придумывать. Наука неуправляема. Она, как поток, как стихия. Она ворочает историей, именно она — наука, а вовсе не политика. Все социальные идеи — это щепки и мусор, который болтается на поверхности. Впрочем… — Ульман на мгновение задумался, нервно куснул губу и продолжал: — Точнее так: металлорежущему станку все равно, в какой цвет он окрашен — в красный или голубой. Краска облезет, а станку хоть бы что. Он режет металл — и все тут. Наука — разогнавшийся экспресс, который несет нас в будущее. И что там, в будущем, — свет или мрак — мы, О’Нейл, не можем знать: наше дело подбрасывать в топку уголь…

Мартин озадаченно смотрел на ученого: такой поворот разговора оказался неожиданным. То, что говорил Ульман, было и красиво и как будто убедительно, но…

— Нет, господин Ульман, — произнес он, и в голосе его прозвучала обиженная нотка. — Выходит, мы, люди, ни больше ни меньше, как прислужники у дьявола, как вы его там ни зовите, наукой ли, прогрессом или еще чем. Однако же с ядерным оружием совладали. Выходит, мы не только кочегары, но иногда и машинисты на вашем экспрессе, так?

— Видите ли… — Ульман скептически усмехнулся, но в этот момент, заглушая пьяную разноголосицу бара, раздались бравурные звуки фроянского гимна, и на стене, прямо над головой бармена, засветился голубоватый овал телеэкрана.

— Приветствую вас, дорогие мальчики, — обворожительно улыбнулась с экрана Жаклин, самая миловидная дикторша фроянской телестудии. — Помолчите, друзья, минутку, слышите? С вами будет говорить наш славный парень, наш президент!.. Тс-с!..

Жаклин сделала большие глаза, кокетливо приложила тонкий пальчик к губам и исчезла. Ее место на экране занял крупный моложавый человек с безукоризненным блестящим пробором.

— Хэлло, друзья мои, — бодро начал он, улыбаясь во весь рот. — Я рад встрече с вами, свободные фроянцы, рад и счастлив, что сумел выкроить кусочек времени для откровенной беседы. Думаю, что вы не заскучаете и не уснете….

В баре раздался одобрительный смех. Все смотрели на экран, разговоры стихли.

— Вы знаете, друзья мои, что очень скоро мы с вами примем нашу Конституцию, — уже серьезно продолжал Карповский. — Свод законов нашей свободной республики Фрой. Каждый фроянец вправе считать себя ее соавтором — ведь правила нашей жизни создаем мы все, весь наш маленький счастливый народ. Сегодня я хочу побеседовать с вами об одной из наших главных заповедей…

Ульман отвернулся от экрана.

— Господи, опять его понесло, — желчно пробормотал он.

— Мне и самому надоело все это, негромко сказал Мартин, кивнув в сторону телеэкрана. — Трижды в неделю. Осточертеет.

Ульман утвердительно качнул головой.

— …Напомнить еще раз отличные стихи Паоло Пирелли, победителя июньского конкурса фроянских поэтов, — энергично продолжал Карповский. — Вот они…

На несколько секунд на экране ярко вспыхнули мерцающие слова:

ДЛЯ ВСЯКОГО ДЕЛА   НУЖЕН УМЕЛЫЙ.ВСЕ МЫ — СУСТАВЫ   ЕДИНОГО ТЕЛА!

— Да, именно «суставы единого тела», — горячо подхватил президент, вновь появляясь в кадре. У нас нет безработицы, у нас не может быть лишних и ненужных, организм республики так же гармоничен и целесообразен, как гармонично и целесообразно самое прекрасное создание природы — человек. Каждый знает свое место, свою работу, свою задачу, и разве что только безумный и беспутный может хотеть чего-либо другого. Глазам — смотреть, ушам — слушать, сердцу — гнать по телу кровь… Так распорядилась мудрая природа, и если бы кто-либо из вас вдруг пожелал слушать музыку, как кузнечик, ногами, вряд ли бы из этого что-либо получилось…