Наталия Лазарева - Листьев медь (сборник)

А когда ехал в Учгородок из аэропорта – стал разглядывать деревья. Вроде бы, те же березы – но не такие высокие и тонкие, как у нас, а тяжелые, упорные, изрезанные очень толстыми черными шрамами.

Еще меня поразила плотина, воздвигнутая совсем уж близко от города. Железобетонная громада, бурые мутные струи с грязной пеной, огромное зеркало воды, подмявшее суровый, привыкший ко всему, местный лес.

Потом я решил порасспрашивать в автобусе, как вообще дела в городке, все ли там молодежь, и есть ли старики. Попутчики говорили, что здесь больше нестарые люди, и живут в общежитии, но есть и семейные, которые выписали сюда своих родителей. С точки зрения моих соседей по автобусу, идея Нифонтова о построении Учгородка в этом суровом месте была удачной только с точки зрения учений, которыми здесь занимались. Но вот с прочей жизнью здесь все получалось плохо – продуктов и промтоваров не хватало даже сейчас, хотя кое-что начали уже завозить. Проживать с семьей здесь очень непросто – голодно. И ходить в лес страшно – клещи.

– Развелись… Климат, что ли теплеет, то ли какие-то испытания…

Я вспомнил привычную фразу: «Особый химико-термический состав срединных почвенных наносов, возникших в результате загрязнения окружающей среды и расточительного использования энергоносителей, а также распыления в воздухе традиционных видов топлива…» И с чего это здесь развелись вдруг в таких количествах клещи?

Учгородок состоял из ровных рядов пятиэтажек из серого силикатного кирпича, нескольких кварталов одноэтажных коттеджей и ряда институтских зданий с разбитыми вокруг них парками. Балконы пятиэтажек выдавали особенности здешней жизни, а также некоторые отдушины – в ящиках уже курчавилась рассада, прикрытая прозрачной пленкой, наверху были привешены лыжи и санки, балконы утяжеляли эмалированные бачки и ящики, где, видимо, хранили привезенные из погребов овощи, тщательно утепляемые старым тряпьем.

Я пошел прямо к горсовету и безошибочно, нюхом, обнаружил архив. Здесь поначалу не повезло, в архиве сидела мужеподобная особа в брезентовой штормовке и квадратных очках – так выглядели первые исследователи оксалитовых трубок на Урале и в Сибири. Но я решил не отступать и вытащил первую из приготовленных шоколадок. Женщина в штормовке ахнула и так сложила крупные грубые руки, словно молилась, и порозовела вся, когда брала брусок в золотой фольге с красной зубцовской стеной на обертке.

А потом архивная женщина заплакала.

Я не выдержал и достал вторую шоколадку. Но женщина вытерла слезы и отказалась.

– Что вы, это слишком редкая вещь. Я могу получить удовольствие и запивая чаем обыкновенное толокно. Но с какой стати такая щедрость?

– Да мне вот нужно… – и я назвал Номерпервого.

– Сейчас, сейчас… – архивная полезла на полки, – Я ведь помню, приезжал какой-то пожилой к сотрудникам Кинетики, вроде они в свой институт его пристроили на работу.

– И их адресок?..

А адреска-то и не оказалось, сначала и молодые и старик жили в общежитии, а потом они куда-то уехали. Эх, сказала она, если бы ее архив уже перевели на корпы – все данные лежали бы порядке, а сейчас – и не найдешь, и она посоветовала мне съездить в районный центр в справочную, но я не выдержал и дунул прямо в этот ХимФиз или ФизХим.

Здание оказалось красивым, с огромными окнами, с массивным портиком при входе. Я прошел по дорожке парка – там все цвело – по северному, блекло, желто, фиолетово и мохнато, но так медово пахло! А когда протиснулся за тяжелую дубовую дверь – на меня вдруг пахнуло запахом подвала, к которому примешивалось еще что-то очень знакомое. Вдоль стен отделанного мрамором вестибюля стояли мешки, на которых белой краской в порядке возрастания были проставлены номера: 32-ой участок, 33-ий, 34-ый и так далее– всего около ста мешков, наполненных округлым, продолговатым, выступающим пузырями крупноячеистой мешковины. А прямо посередине стояли штабеля коробок с корпами и точно также, как в столице, пахли железом, пластиком и еще некой терпкой вонью, к которой потом привыкаешь и перестаешь замечать.

Я, было, подумал, увидев мешки, – «чего это тут, ведь не биологи же, не агрономы», но вот появилась тетка в черном форменном пиджаке с пагонами и спросила:

– А вы, сотрудник – корреспондент? Директор вас ждет, поднимайтесь на второй этаж.

Ну, я и пошел, так даже было лучше. И, надо же, ни бумаги никакой не спросила, ни пропуска.

Директор института оказался маленьким, шустрым и разговорчивым.

– Вы приехали писать о насекомой пушке?

– Да, да, – обрадовался я, – потепление, разрывы озонового слоя, активизация клещей – переносчиков инфекции…

– Пушка выбрасывает струю отравляющего вещества, расщепляющуюся на капли, размеры которых…

– Погодите, погодите… Но ведь капли оседают на растениях, на листьях, на невредных насекомых. И это как?

– Нет, вы не поняли, – обиделся директор, – капли точно соответствуют размерам именно этой породы клещей, и потому оседают только на их спинках. Больше капли нигде не осаждаются.

– Как это? – не понял я.

– Уж так рассчитан выстрел пушки, жидкостной снаряд предельной скорости и вязкости, разрывается на определенное число капель строго выверенных размеров. И вы должны понять главное – произвести столь тонкие расчеты нам помогли недавно установленные в лаборатории разбрызгивания корпы, ну, и, конечно же, специальное программное обеспечение, созданное сотрудниками института, которое производилось на основе строго определенной системы продвижений. Знаете, – он доверительно и лукаво глянул на меня – здесь уж не побалуешь – и зря в курилке не поторчишь, и в соседней лаборатории за чаем не засидишься – все регламентировано.

Я кивнул и быстро перешел на сотрудников института и поинтересовался возрастными категориями, а также тем, как они живут, велики ли семьи…

Директор назвал мне средний возраст сотрудников, число кандидатов наук и количество молодых семей, а потом перешел к проблемам исследования термояда.

Но я быстренько попросил показать мне лаборатории института, и директор отпустил меня побродить вместе с вахтершей в черном форменном пиджаке – остальные сотрудники, как оказалось, были на выезде.

И тут я снова принялся за свое – а нет ли в институте старейших сотрудников? Я бы написал «о преемственности поколений».

– Да есть тут один дед, Первачов его фамилия, – ответила дама в форме, хотя, может, и сама уже была бабушкой, – так и сидит в сарае, не выгонишь его.

– А в… сарае он что делает?

– Плазматрон там у него, – ответила вахтерша, и мы пошли в сарай. Когда проходили через вестибюль, поинтересовался, что это за мешки и что за номера.