Мария Галина - Экспедиция

- Ладно, - ответил он неохотно.

Мы так и брели, не слишком прибавив шагу, и молчали, потому что непонятно, о чем было говорить.

Неожиданно Томас, который по-прежнему шел впереди и, кажется, не испытывал никакой усталости, кинулся к трещине, в которой залегла глубокая тень, и заорал:

- Сюда! Скорее!

Мы побежали к нему. При этом Игорь, который бежал сзади, все время тихо чертыхался - у него были неудобные ботинки со скользкой подошвой.

- Что стряслось? - спросил он.

- Прячьтесь в тень. И побыстрее!

Мы только-только успели забиться в эту щель, как из-за склона выплыла черная точка. Она быстро увеличивалась в размерах, слишком быстро, - и мы увидели вертолет, который летел нам навстречу. Он пронесся прямо над нашими головами, правда, не слишком низко, но видно и слышно его было отлично - и направился в сторону базы.

- Похоже, нас все-таки ищут, - пробормотал Игорь.

- Скорее всего, это круговой облет, - сказал Томас. - Они нас не заметили. Подождем немного, на всякий случай.

- Тут очень холодно.

- Что поделать... они могут вернуться.

- И сколько так ждать?

- Полчаса... Час...

- За это время тень уйдет. Солнце подвинется.

- Ну, тогда и мы уйдем. Они же не будут все время летать именно над этим местом.

- И черт меня дернул, - говорю, - ввязаться в эту авантюру.

- А что бы иначе делала? - возразил Томас. - Ходила бы в эту свою редакцию, которая ничего не издает? Притворялась бы, что работаешь? Вы же ничего не делаете. Я имею в виду - вообще ничего.

- Как это ничего? Мы живем. По крайней мере, пытаемся выжить.

- Разве это занятие?

- Не знаю... - говорю. - Просто не думала об этом.

- Беда в том, - говорит Игорь, - что те, кто что-то делают, почему-то постоянно делают не то. Начинают что-то организовывать. Командуют. Стреляют.

- В том-то и дело, - говорит Томас. - Они делают не то, что надо.

- Не бывает - как надо. Просто - не бывает.

- Насколько я знаю всяческую эсхатологию, - говорю, - после того, как станет совсем уж круто, должно наступить царство вечного блаженства. Только вот я это запредельное состояние что-то плохо себе представляю.

- Ты что, дура? - отвечает Игорь. - Это же символика!

- Вот именно.

Дело в том, что, по моему мнению, жизнь - во всяком случае в теперешнем ее понимании - с миром вечного блаженства никак не сопрягается. А то, что нам в лучшем случае обещают, - какое-то совершенно другое состояние. Да и никакие религии, по-моему, и не обещают жизнь. Тогда - что?

При этом в голове у меня почему-то параллельно вертелся дурацкий стишок насчет того, что если вы утонете, то, естественно, ко дну прилипнете. Полежите-полежите, а потом - привыкнете.

Вот в том-то все и дело.

- Полчаса уже прошло, - говорю, - а час пройдет еще не скоро.

- Ладно, - ответил Томас, - пошли.

И мы пошли дальше.

Этот вертолет добавил нам хлопот, потому что теперь мы все время озирались и прислушивались, и дорогу старались выбирать поближе к возможным укрытиям. А дорога пошла поганая. Теперь нужно было очень внимательно смотреть, куда ставишь ногу, а слежавшийся меж камнями лед подтаял на солнце, и было очень скользко. Не мое любимое занятие, одним словом...

Беда в том, что я не гожусь для скалолазанья.

По очень простой причине - некоторые представители человечества открыто признаются в этой своей слабости, кое-кто не признается, у кого-то она выражена больше, у кого-то - меньше, но вообще-то, это извечный страх существ человеческой породы - о нем всегда вспоминают, когда профессионально или стихийно хотят показать нечто самое страшное, изначально отторгающее человека от себя.

Высота. Страх высоты.

Обрыв отталкивает, но одновременно и тянет к себе, к самому краю, именно потому, что обостренное страхом воображение слишком четко рисует возможную картину падения. Ты в таких деталях представляешь себе каждое движение, ведущее к смертному прыжку, сопротивление воздуха, холод и замирание сердца, что невольно тянет воспроизвести все это в действительности, чтобы наконец избавиться, переболев навсегда. Высота это то, с чего нельзя не сорваться, от чего начинает потеть ладони, а сердце пропускает удар, и нога подкашиваются, и все это сопровождается такой остротой ощущений, что этот страх становится почти приятен.

К чему я это говорю?

Вообще-то, практически весь путь наш особой опасности не представлял. За исключением одного отрезка, который, видимо, у альпинистов имеет какое-то свое название. То ли скальная полка, то ли карниз. Может - ни то и ни другое, но чтобы пробраться по довольно узкому каменному излому, нужно было идти боком, прижавшись к скале, а в одном месте - перешагнуть через пустоту. Там, кстати, мог быть не такой уж высокий обрыв, и уж во всяком случае, не пропасть, но это не имело значения. Какая разница, с какой высоты падать на камни - с двадцати или двухсот метров?

Мне было настолько дурно, что я уже не соображала, что происходит вокруг, и плевать на всякие вертолеты. Я прижалась к скале, раскинув руки. Проклятый камень был у меня под щекой, под грудью, он был холодный и мокрый и весь растопырился какими-то выступами, точно пытался оттолкнуть меня. Я шла второй. Почему-то так уж повелось. Когда я увидела, что карниз, по которому я иду, обрывается и потом начинается снова, и мне придется как-то извернуться, чтобы через этот разрыв, через эту пустоту переступить, я просто застыла.

Томас, который шел первым - кстати, он перебрался через эту непроходимую дыру довольно легко, во всяком случае, я даже не успела заметить - как, поскольку слишком занята была тем, что разглядывала серо-розовый камень с очень близкого расстояния, - остановился и крикнул:

- Ну, что же ты?

Ему пришлось кричать потому, что дул довольно сильный ветер, но все равно казалось почему-то, что он не повышает голоса.

У меня не было сил даже повернуть к нему лицо.

- Я не могу, - сказала я. - Дальше не пойду. Все.

Я услышала, какая бездонная паника звучит у меня в голосе, и это испугало меня еще больше, словно страх сам себя подпитывал, как в кольцевом процессе.

Он, видимо, по голосу почувствовал, что я на пределе, потому что так же спокойно сказал:

- Осади назад.

- Что?

- Отодвинься. Освободи мне место.

Я попятилась. Это было еще хуже, потому что повернуть голову и посмотреть назад я не решилась, и я боялась врезаться в Игоря, который пробирался позади меня. Ему было еще хуже - у него была неудобная обувь, но держался он гораздо лучше меня. Во всяком случае - молча.

Я стояла, прижавшись к скале всем телом, так что начали трещать кости. Напряженные мышцы потихоньку стали отказывать - их сводило все сильнее, руки потеряли гибкость и были как доски. Томас опять перебрался через расщелину и вернулся на мой край карниза - это опять почему-то получилось у него очень легко, - и встал рядом, прижав меня к скале плечом и левой рукой.