Иван Быков - Унаги с маком или Змее-Week

Сейчас Нина сидела за тем же кухонным столом, напротив мужа, и ждала объяснений. Пресловутый «командировочный лист» на второй день все еще работал, но эффект явно ослабевал. Нестор молчал, а потому Нина заговорила сама.

— Сколько это будет продолжаться? — задала она самый ожидаемый из всех вопросов, звучащих в семейных беседах.

— Что именно? — пожал Нестор плечами.

— Приходишь поздно, нетрезвый, утром вон — похмеляешься, — Нина забрала пустую бутылку, выбросила ее в мусорное ведро под мойкой и принесла новую из холодильника; снова села. — Тебя словно подменили. Какие-то тайны, какие-то загадочные знакомства. Что это за венеролог в сопровождении фей особого поведения? Еще Кир какой-то — я его не видела никогда, но пару лет, как слышу о нем чуть ли не каждый день. Он вообще кто?

Такой разговор уже был — спустя год после первого перевоплощения Нестор попытался намекнуть на фантастические изменения в своей жизни. Но жена не любила фантастику, не читала ее и с негодованием отвергала все проявления фантастического в реальной, в потому исключительно рациональной жизни. Раз Нина задает те же самые вопросы, она получит те же самые ответы. Второй круг ада.

— Кир — Наг, — просто сказал Нестор. — Или змей, называй, как хочешь. И я — змей, только рангом пониже. А Семен Немирович, по некоторым косвенным признакам, — Дракон, но я точно не уверен.

— Наша песня хороша, — сказала Нина ровно.

Она вновь встала, взяла из сушки стакан, плеснула себе из Нестеровой бутылки — стакан наполнился густой пеной. «Не пиво, а моющее средство, — подумал Нестор. — «Аэлита» какая-то, химия одна». Но промолчал. Пусть говорит жена.

— То, что ты змей, — это я знаю. Тут уж по всем признакам, и по прямым, и по косвенным…

Нина не смотрела на мужа, она следила за тем, как опускается пена в ее маленьком стакане.

— У меня тоже высшее образование, — снова заговорила она. — Что такое метафора — знаю. Так что можешь не выпендриваться. Наг он. И что, такими «нагами» становятся? Или рождаются? — Нина именно так и произнесла — «нагами», со строчной буквы, без всякого пиетета.

Нестор задумался. А действительно?

— Наверное, необходим период самовоспитания, формирования определенных способностей, — наконец ответил он. Потом нашел ошибку и исправил ее:

— Нет, не способностей. Способности появляются позже — после перевоплощения. Так что нужен определенный угол видения, способ мировоззрения. Без этого никак не сумеешь потом «смотреть душой». Так что Нагами сначала становятся, а только потом, при стечении многих обстоятельств — рождаются.

— И ты умеешь смотреть душой?

— Только в Наговой ипостаси. Перевоплотившись.

Нина брезгливо поморщилась.

— Ты конкретно говори. Ты в темноте видеть умеешь?

— И да, и нет. — Нестор решил быть честным до конца. А что терять? — Наги могут видеть сущность вещей.

— Ух, ты! — обрадовалась Нина. — И мою сущность можешь? Ну-ка, что там у меня за сущность? Принцесса Лебедь? Или Кикишка болотная?

— Я же человек сейчас, а не Наг, — пояснил Нестор терпеливо, как на уроке.

— Ну, ты, змей! Замучил уже! Допился! Жаль, что в психушку сейчас против воли не отправишь. То наг, то не наг — говнюк! Так перевоплотись! Ну, давай! Клоун!

— Так нельзя — по щучьему велению, по жены хотению. Для Нага Первого дна нужен зов проводника.

— Пошел в…пу! — сорвалась Нина. — Видеть тебя не могу! Ни змием, ни мужем! На дно свое заляг! Сгинь, сволочь!

И Нестор поспешил залечь и сгинуть, поскольку знал — это надолго, это громко, это больно и вредно. И для здоровья, и для семейных отношений.

35

В «Варяке» было совсем пусто. Похмельное утро уже закончилось, обеденный сплин еще не наступил. Посетители пивной разбрелись по своим субботним делам. Только Тамара паковала новую партию пустых пивных бокалов в морозильную камеру для создания инистой патины, а в закулисье гремел стальными пятидесятилитровыми кегами грузчик Володя.

Нестор из вежливости — не убегать же без угощения? — присел за столик с пинтой пива. Пинтой здесь называли пол-литровый бокал «с горкой». Эта «горка» якобы давала недостающие семьдесят миллилитров, что в сумме составляло традиционную английскую меру пивного объема. Но поскольку роль «горки» (а также предгорий) выполняла не успевшая осесть пена, то пинта, скорее всего, была не английская, а на сто миллилитров меньше — американская жидкая. Но никто этот вопрос не поднимал. Пинта себе и пинта. Выпьешь восемь пинт — готов один галлон. Очень удобно.

Наверное, все мужчины, пересекавшие порог этого заведения, ощущали некое особое состояние души. Стены «Варяка» — одной из многих хороших питейных — были, что называется, «намолены», как в церкви. Только в молельных храмах пахло ладаном, а здесь царила устоявшаяся смесь запахов, которую ни с чем нельзя перепутать. Треск суеты, бремя забот, копоть неприятностей — все было смываемо вмиг густой пеной и, что самое главное, аутентичной атмосферой покоя и тишины.

Нет, здесь часто, особенно по вечерам, стоял гомон, бушевали страсти, иногда — не специально — билась посуда. Кстати, лица здесь бились весьма редко, вопреки расхожему мнению. Нестор посещал «Варяк» уже несколько лет кряду и ни разу не стал свидетелем драки.

Пивная не любила сложных отношений и запутанных коллизий. Здесь все узлы распутывались, все напряжения спадали, все неровности сглаживались, все обиды вначале обострялись, зато потом благополучно забывались.

Нестор находил некую схожесть между этим современным трактиром и мужским клубом «Диоген» викторианской эпохи, тем самым клубом, где завсегдатаем был Майкрофт Холмс, важный государственный чиновник, старший брат знаменитого сыщика с Бейкер-стрит. Да, «Диоген» был клубом молчунов, а в «Варяке» пиво развязывало язык, и, если посетители пришли вдвоем-втроем или компанией, то молча они никогда не сидели.

Но зато в «Варяке», как и в «Диогене», не было женщин. По долгу службы присутствовала извечная барменша Тамара, но ей было можно по вселенскому сценарию. Она была жрицей, пифией, неизменным ритуальным атрибутом этого места. Любая же сторонняя женщина, зашедшая за компанию со своим мужчиной, — а такое иногда случалось по недоразумению, — чувствовала себя здесь совершенно чужой, как мужчина в салоне красоты или как рыба, выброшенная на берег. Такая женщина сначала пыталась принять участие в общей беседе, даже пробовала задорно смеяться и поднимать тосты. Но ни одной женщине никогда не удавалось по-настоящему проникнуться genius loci, как говорили раньше в Древнем Риме и его колониях, или spirit of place, как говорят нынче в Великобритании и в ее колониях.