Борис Петров - Колокол (СИ)

Воронов дотронулся до нее, она была холодная. Он попробовал прощупать пульс — пульс был! Стянув с себя куртку, он укрыл ее и прижал к себе. Девочка вздохнула и попыталась открыть глаза. Он достал флягу с ремня и влил несколько глотков в рот девочке.

Даша сильно закашлялась от крепкого алкоголя, во рту все горело, горло саднило. Через некоторое время тело начало наполняться приятным теплом, и она снова провалилась в сон.

Часть вторая

Виталий шел не торопясь, спешить было некуда, времени было предостаточно, да и полуденный зной не добавлял сил. Каждый день он совершал этот маршрут, но каждый раз сердце его радовалось, что ему удалось вновь вырваться от унылой рутины дел домой. Домой! Как сладостно звучало это слово, а ведь раньше он никогда не придавал значения простым вещам, таким как кровать, стол на кухне, открытые магазины, чистые, ухоженные улицы, солнце, которое не затмевал дым пожарищ — все вокруг теперь было другое, новое.

Во уже как четыре года как закончилась война. Закончились бессонные ночи, закончились бесчисленные облавы, голод, холод, тьма. Виталий не мог точно сказать, когда он смог осознать, что войны больше нет. Когда передали, что был заключен мир, часть буквально взревела радостными криками, люди бросили работу, стали радоваться, обнимать друг друга, плакать. Даже самые суровые бойцы его отделения, да что там говорить, даже Руслан Агеев разрыдался, как мальчишка. Виталий помнил все, он вспоминал часто этот момент, но каждый следующий день он один знал, что война не закончилась, не для них, не для них. Каждую ночь у него были перед глазами лица его товарищей, которых уже не было с ним — Васи Воронова, Коли Зацепина, Ивана, Артема, Артура… Он помнил их всех. Сколько же народу полегло на войне и в тылу, в тылу была своя война. Казалось, что нет конца этому кошмару. Снилась ему и Василиса, но сны эти были всегда странные, всегда, когда он сомневался, не мог решиться на то, что следовало сделать, пускай даже это было жестоко, но на войне нет места жалости, нет места человечности — или ты или тебя. Они разговаривали во снах. Утром он знал точно, не было сомнений, не было страха.

Он выбросил грустные мысли из головы, и прибавил шагу, дома его ждала дочь, стол уже накрыт, а дочурка, наверное, высматривает уже отца в окошко.

Он подошел к небольшой пятиэтажке, помахал веселым кудряшкам, которые высовывались из окна четвертого этажа, и вошел в подъезд.

Как только он поднялся, дверь тут же открылась, и улыбающаяся кудрявая девушка бросилась ему на шею. Она буквально втянула его в дом и властным жестом указала на ванную, Виталий послушно пошел мыть руки.

Когда он зашел на кухню, на столе уже дымились две тарелки супа, Виталий не любил есть один, сказывались военные привычки.

Даша смотрела на него большими карими глазами. За эти годы она повзрослела, из озорной девчонки она превратилась в настоящую красавицу, да, как время летит. А ведь и Виталий был не так уж и стар, что там, тридцать с небольшим, но женится он так и не стал, может и не везло, да просто времени не было.

Посмотрев на нее, он нахмурился и наигранной строгостью спросил:

— Что в школе сегодня произошло?

— Да ничего особенного.

— Даша, мне звонил завуч, сказала, что ты опять терроризируешь мальчишек. Что ты к ним пристала?

— Папа, не я к ним, а они ко мне. Мне надоело, что меня все дразнят волчицей, разве я похожа? Почему меня дразнят?

Виталий промолчал. Уже не раз на родительских собраниях он выслушивал этот религиозный бред от бледных мамаш, что они не хотят, чтобы их дети учились с той, кто с волками бегает.

— Ну, хорошо, я же просил тебя не обращать на это внимание, они тебе просто завидуют.

— Но я старалась, — тихо ответила Даша. Виталий не смог больше держать строгий вид и рассмеялся.

— Как же ты этого балбеса поборола то, он же вдвое больше тебя?

— Не знаю, — ответила Даша и, вспомнив, расхохоталась.

— Ладно, давай есть, а то у меня осталось не более получаса.

— Папа, я буду послушной!

— Я это уже слышал, — ответил Виталий и ложкой легонько стукнул Даше в нос.

«Пора бы ей все рассказать, уже почти взрослая стала» — подумал Виталий, глядя на нее. Не то чтобы он боялся этих разговоров, нет. Даша знала, что он ее усыновил, но сразу стала называть его папой, хотя он этого не просил. Рассказывать о том, что случилось в поселке, было рано, он ждал, когда она повзрослеет. Он доел суп и с удовольствием принялся за второе.

Бледный как смерть Воронов вышел из леса. На руках он нес спящую девочку, закутанную в его куртку, испачканную кровью. Воронов еле шел, силы были на исходе. Лейтенант как мог подбежал к нему и взял девочку на руки. Воронов сел на землю и обхватил лицо руками. Спрашивать его было сейчас бесполезно.

Доковыляв до машины, лейтенант положил ее на заднее сиденье. Приказал водителю немедленно отвезти ее в госпиталь, ее и Агеева, который упирался и хотел уступить место командиру.

Доктор Рабинович по приезду сразу же определил ее в свой кабинет, подальше от тяжелобольных, а других и не было. В кабинет вкатили койку, вынесли стол доктора в коридор. Несколько дней она лежала под капельницами, и никто не мог ее разбудить.

На третий день Даша открыла глаза и громко закричала: «Мама!». Девочка ничего не помнила, не знала, как здесь очутилась, что с ней было. Но она знала, как ее зовут. Она не могла сказать, кто ее отец и мать, и где они. Родственников найти не удалось.

Виталий часто заезжал в госпиталь и проведывал ее. Он разговаривал с ней, пытался разными способами расшевелить ее память, но на двери висел тяжелый замок.

Он знал, что произошло в деревне, то, что обнаружили его бойцы, до сих пор облетает легендами по всем деревням, болтают много люди.

На следующий день после памятной ночи, отряд лейтенанта Козлова приехал в поселок. В живых там остались только дети и небольшая часть стариков. Они прятались в дальних домах. Некоторые дома сгорели дотла, а на центральной площади все было усеяно трупами расстрелянных женщин, трупами боевиков, с перегрызенными глотками. Никто из живых ничего не помнил, только по смутным обрывкам лейтенант смог составить картину происходящего, но его рапорт, как и предыдущий, начальство настоятельно рекомендовало уничтожить, чтобы не раздувать излишние суеверные страхи в людях.

— Это здесь, — сказал Дима, и остановил черную колесницу около подъезда.

— Не будешь подниматься? — спросил его Владимир.

— Думаешь, она меня вспомнит?

— Знаешь, я бы не хотел, чтобы Николай ей своим методом память ввернул, — тихо проговорил Владимир, — это будет тяжело для нее.