Герберт Уэллс - Борьба миров (пер. Пименова)

Призывный вой их прекратился. В полном безмолвии заняли они свои места в огромном полумесяце, имевшем не менее двенадцати миль от одного конца к другому. Никогда еще, со времени изобретения пороха сражение не начиналось в такой тишине. На нас, да и вероятно на всякого другого случайного наблюдателя у Риплея, это произвело бы такое впечатление, как будто марсиане были единственными властелинами наступающей ночи, озаряемой лишь молодым месяцем, первыми звездами и последними отблесками умирающей зари да красным заревом пожара у Сен-Джордж-Гилля от горевших Пентильских лесов.

А между тем, отовсюду, со стороны Стэнса, Диттона, Эшера, Окгэма, из холмов и лесов южного берега реки, из-за низких лугов, на севере от нее — отовсюду, где какая-нибудь рощица или кучка сельских холмов давала прикрытие, на этот полумесяц глядели жерла пушек. Сигнальные ракеты взвились и рассыпались дождем искр в темноте ночи, и для артиллеристов всех этих сторожевых батарей потянулись минуты напряженного ожидания. Стоило только марсианам вступить в линию огня — и в тот же миг эти сверкающие в темноте ранней ночи орудия, с притаившимися за ним неподвижными черными фигурами людей, разразились бы целой бурей громовых залпов.

Нет сомнения, что у всех этих тысяч чутко прислушивавшихся людей, также как и у меня в ту минуту, преобладающею мыслью был вопрос: что думают о нас марсиане? Понимают ли они, что воюют с миллионами организованных и дисциплинированных существ, представляющих одно целое? Или ко всем этим огненным вспышкам, внезапным взрывам гранат и упорному преследованию их они относились так, как относимся мы к отчаянному, единодушному нападению потревоженного улья? Уж не хотели ли они истребить нас всех до единого? (Тогда еще никто не знал, чем питаются марсиане).

Пока сотни подобных вопросов носились у меня в голове, я наблюдал гигантские очертания их часовых. А в глубине души у меня теплилась надежда, что вся дорога к Лондону занята громадными, еще неизвестными марсианами и скрытыми военными силами. Успели ли приготовить волчьи ямы? Догадались ли превратить в ловушку пороховые заводы в Гаунслоу? Хватит ли у лондонцев мужества и патриотизма устроить марсианам вторую Москву, но в большем масштабе?

Мы продолжали ползти через кустарник, по временам осторожно выглядывая из него, как вдруг спустя некоторое время, тянувшееся, как казалось, бесконечно долго, раздался отдаленный пушечный выстрел. Потом другой и третий. Тогда ближайший к нам марсианин поднял свою трубку высоко в воздухе и разрядил ее в сторону батарей. От тяжкого грохота этого выстрела дрогнула земля. Марсианин, стоявший у Окгэма, сделал то же самое. Не было ни вспышки огня ни дыма — ничего, кроме оглушительного грохота.

Я был так поражен этими странными выстрелами, следовавшими один за другим, что совершенно позабыл о своей личной безопасности и о своих обожженных руках, и, с трудом выпрямившись в кустарнике, посмотрел в сторону Сенбюри. В эту самую минуту около меня раздался выстрел, и над моей головой пронесся огромный снаряд, направляясь к Гаунслоу. Я ожидал увидеть дым или огонь или какие-нибудь другие последствия действия этого снаряда. Но я увидел над собой только темно-синее небо с одинокой звездой на нем, а под собою — стлавшийся по земле густой белый туман. Я не услышал также ни треска взрыва ни ответного выстрела. Кругом была мертвая тишина, и минуты длились бесконечно.

— Что случилось? — спросил викарий, стоявший около меня.

— Ничего не понимаю, — отвечал я.

Летучая мышь пролетела мимо и скрылась. Где-то вдали послышались крики и смолкли. Я снова взглянул на марсианина, он быстро двигался теперь к востоку, вдоль реки.

Я все ожидал, что которая-нибудь из наших скрытых батарей даст по нему залп, но кругом все было спокойно, и ничто больше не нарушало ночной тишины. Фигура марсианина уменьшалась по мере того, как он удалялся, и вскоре туман и сгущавшийся мрак ночи поглотили его. Инстинктивно мы с викарием вскарабкались выше. В стороне Сенбюри мы увидели какую-то темную массу, напоминавшую формой конусообразный холм, который как будто вырос здесь и закрывал нам вид. Подальше, за рекой, у Уольтона, мы заметили другой такой же холм. И эти странные конусообразные холмы становились на наших глазах все ниже и расползались.

Движимый внезапной догадкой, я посмотрел на север и увидел там третью, такую же черную облачную массу в виде конуса.

Стало как-то странно тихо. Издали, с юго-востока, подчеркивая эту тишину, доносились перекликающиеся голоса марсиан. Потом воздух дрогнул еще раз от далекого грохота их выстрелов. Но земная артиллерия молчала.

В то время нам было непонятно значение того, что происходило перед нами, и лишь позднее мне пришлось узнать, что означали эти зловещие черные холмы, так внезапно выраставшие в сумраке ночи. Каждый из марсиан, стоявший на линии громадного полумесяца, о котором я говорил, по какому-то неизвестному нам сигналу, разряжал бывшую при нем трубку в сторону каждого холма, каждой возвышенности, каждой кучки домов, которые могли служить прикрытием для батарей. Некоторые выстрелили только по разу, другие по два раза, как тот марсианин, который был ближе к нам. Тот же, который стоял у Риплея, выпустил, говорят, не менее пяти снарядов. Ударившись о землю, эти снаряды разбивались, но не разрывались, и выпускали целые тучи тяжелого, черного, как чернила, пара, который сначала подымался кверху, образуя газообразный, колеблющийся холм, а потом опускался и медленно расползался по окружающей его поверхности. И прикосновение этого пара, вдыхание малейшей из его частиц, приносило смерть всему живущему.

Он был очень тяжел, этот пар, тяжелее самого густой дыма. Поэтому после первого сильного толчка, заставлявшего его взлететь кверху, он опускался, разливаясь по земле скорее как жидкое, чем газообразное, тело. С возвышенностей он стекал в долины, ручьи и лужи совершенно так, как течет углекислый газ из трещин вулканов. Там, где он попадал в воду, происходил какой-то странный химический процесс. Поверхность воды мгновенно покрывалась пеной, которая по мере своего образования медленно опускалась в воду, очищая место другой.

Этот порошок был абсолютно нерастворим, и странность заключалась в том, что если вдыхание этого газа было смертоносным, то воду, содержащую этот порошок, можно было пить без вреда. Самый же пар не расходился, как то бывает с газообразными телами, а висел в воздухе плотными клубами, потом медленно соединялся с туманом и с росой, оседая на землю в виде порошка.

Теперь, когда после бурного взлета черных клубов заканчивалось образование газообразного конуса, футов на пятьдесят над землей, на крышах, в верхних этажах домов и на высоких деревьях, была полная возможность спастись от его ядовитого действия. Это было доказано в ту же ночь в Стрит-Кобгэме и Диттоне.