Николай Петри - Колесо превращений

- Да!

- Ну, тогда слушайте, любезный Кальсонькин. От вас требуется сущий пустяк - мелочь, о которой и просить неудобно, - вы должны отыскать того, кто украл Талисман Абсолютного Знания!

Кальконис с недоумением осознал, что мир вокруг изменился: пол качнулся ему в лицо, а стены сошлись шатром за его спиной. Он понял, что лежит на спине, а чародей с искренним сочувствием поливает его из кувшина.

- Я вижу, сэр Кальсонькин, вы так обрадовались моему приказу, что едва в обморок не упали. Ну, не стоит так рьяно за дело браться. Вы же знаете, как заботит меня ваше здоровье! Чего же вы молчите?

- Я... не совсем понимаю: где искать этот Талисман? - пробормотал Кальконис и, когда спасительная струя Аваддона иссякла, поднялся с пола.

- Я все доходчиво объясню, - сказал чародей, легонько встряхивая Калькониса. - Вы немного побродите по округе, зайдете в пару-тройку деревень. И везде, как бы между прочим, будете выспрашивать о событиях памятной вам ночи. Цель у вас одна: найти существо, способное превращаться в кого угодно...

- Не погубите, магистр Аваддон! - взвыл Кальконис и бухнулся перед чародеем на колени. - Да меня первый же гридень за воротами на копье посадит! Они такие страшные слова кричат, когда меня на стенах видят! Смилуйтесь!

- Хватит причитать! - рявкнул Аваддон, и Кальконис проглотил свой скулеж, даже не поперхнувшись. - Я уже обо всем позаботился. Хотя, для острастки, тебя и не мешало бы отправить к росомонам на пару часов!

- Но, магистр...

- Цыц! Пойдешь в стан росомонов в другом обличий. В таком, что даже мать родная не узнает! Ни у кого подозрений не вызовет вид несчастного юродивого...

- Юродивого?! - взвыл Кальконис. Неужели непрерывный поток несчастий на его умную голову никогда не иссякнет?

- А ты что же, на обличив Годомысла рассчитывал? - осклабился Аваддон, довольный реакцией Калькониса. - В облике убогого Рыка тебе удобнее всего будет по деревням да весям бродить и народ баламутить речами бессмысленными. Кстати, к подобной пустой болтовне у тебя прирожденный талант. Вот и потрудись во имя своего светлого будущего!

Еще полчаса затратил Аваддон, чтобы подготовить убитого горем философа к его новой миссии. А потом торжественно сказал:

- Пора!

- Как? Уже?! - совсем упал духом Кальконис, рассчитывавший на то, что безжалостный чародей даст ему хотя бы сутки, чтобы привести расстроенные чувства в порядок.

- Разумеется, уважаемый философ! Я по глазам вижу, как хочется вам нести глагол истины в темные массы росомонов! Ну что ж, идите и несите себе на здоровье!

Кальконис и рта не успел открыть, как какая-то неведомая сила уже закружила его в водовороте гулкой тишины да и выплюнула в стане росомонов, разбитом напротив крепости. Кальконис еще не успел вжиться в новую роль, как его собственный голос загнусавил:

- ...и сонмы демонов на землю пали, осквернив поля и реки. И много твари живой погибло. И было это знамением!...

Кальконис исподтишка оглядывался вокруг, продолжая нести околесицу. Вот несколько воинов направились к нему - Кальконис внутренне сжался, каждую секунду ожидая неминуемого разоблачения. Но гриди молча окружили его и внимательно слушали бред. Впрочем, какой же это бред, если язык, совершенно ему не подчиняясь, говорил сущую правду?

- ...и был среди них воин могучий, именем Вышата, и были твари поганые из темных глубин ада, возжелавшие смерти богатыря могучего. Но пали твари поганые от меча воина, и был спасен княжеский милостник чудесным образом!...

- О чем это Рык глаголет? - спрашивали подходившие воины.

- Видать, знамение убогому было. Ишь, как речь-то льется - будто сам за спиной Вышаты в том бою стоял!

- Да тише вы, дайте откровение послушать! - возмущались вновь подходившие гриди.

А Кальконис продолжал изливать на росомонов поток "бредятины" (слышал бы ее Аваддон - не стал бы, наверное, так доверять философу!):

- ...и Аваддон злокозненный захотел силу княжескую отобрать. И вызвал демона мерзкого из мест смрадных. И творили они колдовство поганое, да не одолели князя. И застыл Годомысл на веки вечные, так и не поддавшись им...

Кальконис-Рык, осознав, что не в силах остановить непрерывный поток разоблачений, решил уносить ноги от все увеличивающейся толпы слушателей. И бочком, бочком стал протискиваться в сторону. А гриди недоуменно вопрошали:

- Чего это с ним?

- Да, видать, за новым откровением подался, горемычный...

Откровения, говорите? Ну-ну...

* * *

С новым телом Кальконис свыкся на удивление быстро. И комплекция неведомого Рыка его устраивала, и рост, но вот манеры! С такими манерами его ни в один порядочный дом не пустят. Да и грязен оказался юродивый Рык просто до тошноты. Однако искупаться Кальконис не мог, хотя его путь и проходил почти все время в непосредственной близости от реки Малахитки. Но какое-то неведомое чувство говорило ему, что юродивый отродясь не мылся. Это - так сказать - его отличительная черта. И если кто-либо заметит Калькониса за купанием, пойдут кривотолки, от которых и до разоблачения недалеко. Так и пришлось путешествовать философу с гримасой отвращения на лице к собственному телу. А куда деваться? Лучше в этом вонючем теле, чем под пятой у непредсказуемого чародея!

Но больше всего Калькониса волновала его необъяснимая правдивость во время спонтанных откровений. Стоило ему увидеть любого встречного, как язык самостоятельно начинал выдавать такое, что только поспешное бегство спасало его от полного саморазоблачения! Видимо, магия Аваддона, не подпитываемая мощью Талисмана Абсолютного Знания, дала сбой, и несчастному Кальконису приходилось все время быть начеку. А это совсем непросто в местах, где едва ли не за каждым поворотом можно было повстречать воина, охотника или торговца. Россказни его передавались из уст в уста.

Поэтому прибывшая через четыре дня к осажденной крепости княгиня Ольга знала обо всех событиях едва ли не лучше самого Тура Орога. И все благодаря словоохотливому Кальконису!

Сам философ находился в довольно затруднительном положении. Дело, порученное ему Аваддоном, не продвинулось ни на шаг. Кальконис, конечно же, спрашивал у людей о той ночи. И они ему с большой охотой отвечали. Но то, что он слышал, мало что давало. Ибо появление Аваддона на облаке породило вокруг столько фантастических слухов, что разобраться в них не было никакой возможности. Кальконис на все махнул рукой и решил просто быть самим собой... то есть Рыком, с которым он свыкся настолько, что перестал замечать козлиный запах, исходящий от тела, и вонь, источаемую его малозубым ртом. А через неделю после ухода из крепости Кальконис и вовсе решил туда не возвращаться: роль грязного, но свободного юродивого нравилась ему больше, чем роль чистенького холуя.