Джейн Остин - Разум и чувства и гады морские

— Каковы нынешние планы миссис Феррарс на ваш счет, Эдвард? — спросила она, когда все пересели к камину. Вечер выдался неестественно холодный, туман, казалось, подступал к самым окнам их уютной лачужки и сочился в щель под дверью. — Вам все еще прочат роль великого политика вопреки вашей воле?

— Нет. Надеюсь, теперь матушка уже убедилась, что к общественной деятельности у меня не больше таланта, чем склонности.

— Но как же тогда вы обретете славу? Ведь иначе вашу семью не удовлетворить, а без публичных выступлений, без стремлений, без желания очаровывать незнакомых людей, без уверенности в себе это может оказаться нелегким делом.

— Не стану и пытаться. Мне ни к чему слава, и у меня есть все основания надеяться, что я никогда ее не обрету. Благодарение богу!

— Я знаю, амбиций у вас нет. Ваши желания очень умеренны.

— Не умереннее, чем у прочих. Как и все, я хочу быть счастлив, и, как и все, счастлив я могу быть только по-своему. Слава мне ничего не даст.

— Ну разумеется! — воскликнула Марианна. — Как могут деньги или величие славы принести счастье?

— Величие славы, возможно, и нет, — ответила Элинор, — а деньги имеют к счастью прямое отношение.

— Как не стыдно, Элинор! — возмутилась ее сестра. — Деньги способны сделать счастливым лишь того, кто ничем больше не интересуется! Любому человеку достаточно скромного дохода, а большие деньги никакой радости не приносят.

— Я думаю, — возразила Элинор, натягивая третий плед поверх тех двух, в которые она уже укуталась, — мы с тобой совершенно единодушны. Полагаю, твой «скромный доход» мало чем отличается от моего «богатства»; несомненно, и то и другое необходимо, чтобы не испытывать заурядных бытовых неудобств. Все дело лишь в том, что твои помыслы романтичнее моих. Признайся, сколько составляет твой «скромный доход»?

— Тысячу восемьсот — две тысячи в год, не более того.

— Две тысячи в год! — рассмеялась Элинор. — Для меня тысяча — это богатство! Я знала, что этим все и закончится.

— Две тысячи в год — это очень скромный доход, — возразила Марианна. — Меньшим семье не обойтись. Подобающий штат факельщиков, одно-два каноэ и свору кладоищеек на меньшее содержать нельзя. Одни стальные решетки на все окна, выходящие на море, стоят в лучшем случае пять сотен. Мои запросы вовсе не чрезмерны.

Элинор вновь улыбнулась — тому, как точно Марианна рассчитала расходы по содержанию Комбе-Магна.

— Свора собак! — изумился Эдвард. — Но зачем они нужны? Не все же охотятся за сокровищами.

Покраснев, Марианна ответила:

— Не все, но очень многие.

— Вот бы кто-нибудь, — сказала вдруг Маргарет, впервые за много часов отвернувшись от окна (до сих пор она всматривалась в беспроглядный туман, укрывший весь остров), — подарил нам много денег.

— Ах, если бы! — воскликнула Марианна, зарумянившись от картины воображаемого счастья.

— А еще я хочу, — продолжала Маргарет дрожащим голосом, хотя ее уже никто не слушал, — чтобы мы уплыли от этого ужасного места далеко-далеко и чтобы все его тайны, какими бы они ни были, навсегда остались неразгаданными.

— Думаю, все мы равно желаем достатка, — заключила Элинор, — хотя счастье и недостижимо одним лишь богатством. Впрочем, я и не знаю, что бы я стала с ним делать!

Марианна бросила на нее взгляд, полный сомнений.

— Какие изумительные заказы вы отправляли бы отсюда на Подводную Станцию Бета, если бы вдруг разбогатели! — воскликнул Эдвард. — Какой счастливый день для книжных торговцев, нотных торговцев и плавунного промысла! Вы, мисс Дэшвуд, велели бы доставлять сюда каждый новый прибитый к берегу Англии кусок плавуна, чтобы ваше исключительное мастерство могло придать ему законченную форму, а вы, Марианна… я знаю величие вашей души и уверен, что на всей Станции не сыскалось бы столько нот, чтобы вы ими пресытились. А книги! «Энциклопедия неожиданных утопленников», «Правдивая история путешествия Роджера Смитсона по чреву кита» — вы скупили бы их все до единого экземпляра, лишь бы они не попали не в те руки! Не так ли, Марианна? Простите, если я резок. Кажется, это очень крепкий напиток.

— Его прислал нам сэр Джон, — заметила миссис Дэшвуд. — Не рекомендую пить больше одной чашки.

Снова повернувшись к Марианне, Эдвард объяснился:

— Я хотел показать, что не забыл наши былые споры.

— Я люблю вспоминать прошлое, будь то счастливые или печальные моменты, и разговорами о прошлом вы никогда меня не обидите. Вы правы в том, что мои деньги я тратила бы именно так — по крайней мере их часть. Рано или поздно они превращались бы во все новые полки, заполненные отчетами о кораблекрушениях.

— А большая часть вашего состояния ушла бы, видимо, автору лучшего доказательства вашего любимого утверждения, что любить человеку дано лишь раз в жизни. Полагаю, ваше мнение на сей счет не изменилось?

— Ничуть. В моем возрасте мнения так легко не меняют. Вряд ли я теперь уже увижу или узнаю что-то, что станет причиной такой во мне перемены.

— Марианна все так же упряма, как видите, — сказала Элинор, осторожно потягивая крепкий ромовый пунш из своей чашки. — Она ничуть не изменилась.

— Лишь стала печальнее, чем прежде.

— Нет уж, Эдвард, не вам упрекать меня. Вы сами не очень-то веселы.

— С чего вы взяли! — ответил он и вздохнул. — Впрочем, веселость никогда не была мне особо свойственна.

— И Марианне тоже, если на то пошло, — заметила Элинор. — Я бы не сказала, что она полна веселья — она очень самоотверженна, очень усердна во всем, за что бы ни взялась, иногда она слишком много и увлеченно говорит, но веселится она нечасто.

— Думаю, вы правы, — согласился он, — однако я всегда считал ее жизнерадостной.

— Я часто замечаю за собой подобные ошибки, — ответила Элинор. — Иногда мы верим тому, что люди говорят о себе, и очень часто — тому, что говорят о них другие. Очень редко мы даем себе труд подумать и оценить их без подсказки. Вот, например, летучая рыба на деле вовсе и не летает, а просто высоко прыгает.

— Замечательно сказано, — согласилась миссис Дэшвуд.

— Но, Элинор, — сказала Марианна, — я думала, руководствоваться мнением других людей — правильно.

— Нет, Марианна. Я никогда не предлагала думать чужой головой. Не нужно переиначивать мои слова. Я не раз говорила, чтобы ты относилась к другим с большим вниманием; но разве я когда-нибудь советовала следовать чужому мнению в важных вопросах?

— Я вижу, вам не удалось убедить сестру в необходимости одинаково вести себя со всеми, — обратился Эдвард к Элинор. — Неужели ни малейшего успеха?