Роберт Шекли - Машина Шехерезада - шесть историй

Ахав был озабочен вопросами формы. Для начала форма яйца казалась ему вполне подходящей. Это и правда было здорово. Яйцо! Что может быть более символично?

Однако теперь, когда у него появилось имя, Ахаву потребовалось нечто большее. Цель, например. В данный момент его целью было как-то разобраться с Твиной, девой Марса. Но, чтобы с ней разобраться, следовало перестать быть яйцом. Слишком трудно было продолжать повествование в качестве яйца. Нужно было стать кем-то более разумным. Волшебным оленем? Римлянином по имени Радикс? Возможностей, конечно, много.

Но Ахаву не хотелось привязывать себя к какому-то определенному сюжету. Он жаждал чувствовать себя свободным, вольным, несвязанным, неистовым в своих фантазиях. Как великий бог Дионис. Да, вот кем он был и будет на самом деле: исступленным Дионисом.

Конечно же, ему нужно было стать еще и меняющим облик Протеем из греческих мифов. Именно этого Ахаву хотелось больше всего. Это было ему необходимо. Он хотел жить жизнью окружающих, разделять их радости и горести. Решено: отныне он будет зваться Протеем Дионисом. Или лучше наоборот? И как он будет выглядеть?

Осторожно ступив на неверную почву повествования, Ахав начал описывать себя: «Дионис Протей, известный также под именем Ахава, был высок и строен станом. Лицо его поражало своей красотой. Темно-сапфировые глаза, в которых вспыхивали искорки потаенного веселья, украшали его лицо. Был он легким и быстрым и двигался с изумительной грацией. В нем соединились два великих мифа о Еленах, а также миф о Дионисе, дарующем экстаз, и Протее, меняющем свой облик в соответствии с запросами меняющихся ситуаций».

И тут перемена обличья снизошла на Ахава – волшебная перемена, вызванная развитием науки повествования. Он огляделся в поисках зеркала, дабы закрепить свою новую внешность. Но, естественно, у этого зануды Мартиндейла никакого зеркала не оказалось. «Ладно», – сказал себе Ахав и решил его сотворить. Быстренько изложил свою мысль – и через мгновение перед ним уже стояло высокое трюмо со скошенными уголками и изящными пластмассовыми ножками. Ахав посмотрел в него и решил, что он хорош. Жизнь показалась ему прекрасной, особенно по сравнению с магазином, где он просидел столько лет на пыльной стеклянной полке. Свобода! Вольная воля!

Пора было продолжить беседу с Твиной. О чем – он придумает по ходу дела.

Свет в комнате погас. Когда он зажегся снова, Ахав был на Марсе. Он стоял в грубо слепленном хогане и беседовал с Твиной, гибкой девой Марса.

19. Ахав, Твина, Марс

– Не пойму я, чего ты хочешь, – говорила Твина. – Мы с братом и так заняты по горло работой на машинах реальности.

– А если, – сказал Ахав, – я сумею забрать тебя отсюда? Если смогу устроить тебе и твоей семье хорошую жизнь? Тогда ты согласишься оказать мне услугу?

– Ну, допустим, соглашусь, – ответила Твина. – Но, поскольку тебе приходится просить, ты, по-видимому, хочешь, чтобы я сделала что-то страшное?

– Ничего подобного! Так ты согласна?

– Пожалуй, – сказала Твина. – И что дальше?

– Пойдем со мной, – промолвил Ахав. – Я хочу тебе кое-что показать.

Взяв ее за руку, Ахав сделал два шага вперед и прошел сквозь стену хогана. Кисть его, торчащая из стены, показалась Твине ужасно странной. Но она все же шагнула в стену, хотя и нервничала немножко. Потом шагнула дальше. Она почувствовала, как просачивается внутрь стены и сквозь стену – восхитительное ощущение! Вскоре, просочившись полностью, Твина очутилась с другой стороны. Но перед глазами вместо привычной плоской и грубой марсианской равнины простиралось нечто новое и удивительное.

Они с Ахавом стояли посреди города. Больше здесь не было ни души. Город лежал в руинах, но в каких живописных руинах! Обломки искусно обработанного мрамора, плиты крошащегося известняка, целые бетонные блоки. Когда-то здесь стояли циклопические или даже сверхциклопические сооружения. Вдоль улиц свистал пронзительный ветер, трепал Ахаву и Твине одежды, достаточно теплые, чтобы защитить их от стужи. Лицо у Твины порозовело от пощечин холодного ветра.

– Где мы? – спросила она.

– В покинутом городе Лу, – ответил Ахав.

– Никогда о таком не слыхала.

– Конечно. Его же нет в твоем построении.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Твина.

– Рассказы разворачиваются в особом пространстве, которое является их построением, – объяснил Ахав. – У каждого рассказа есть свои собственные универсальные правила, список вещей возможных и невозможных. То, что приемлемо для одного рассказа, для другого может быть абсолютно недопустимо.

– Понимаю. Кажется, понимаю. Ты хочешь сказать, что в моем построении Лу не существует?

– Вот именно, – сказал Ахав. – Построение твоей истории о маленькой человеческой цивилизации, борющейся за жизнь на бедной кислородом планете, допускает довольно мало возможностей. Впрочем, таких построений, в которых возможно все, тоже раз, два и обчелся.

– А как ты перенес меня из одного построения в другое?

– Я сюжетный прыгун, – ответил Ахав.

– Никогда бы не подумала, что такое возможно!

– Если ты дашь себе труд задуматься, то поймешь, что иначе и быть не может. Нужно же как-то подтвердить наличие множественности возможностей! Нам необходимо multum[4], если мы хотим достигнуть parvo[5].

– Ничего не понимаю, – заявила Твина. – Чего ты хочешь достигнуть?

– Мне нужно построить великую единую мультивселенную из рассказов, которые я плету, как паук паутину. Но вселенная возможностей сопротивляется рационалистическим подходам. Чтобы закончить дело, я должен найти особые способы.

– А что это за особые способы?

– Я обращаюсь к реальности, – сказал Ахав. – К реальности, которая состоит из того, из чего состоит, и плевать ей на все «почему». Если я соединю все свои построения, сама их близость создаст логическое пространство. Факт налицо: ты, Твина с Марса, находишься сейчас в заброшенном городе Лу, которого в твоем построении не существует. Это один из способов, какими я собираюсь связать все вместе.

– Какой ты умный! – восхитилась Твина. – И долго я должна тут находиться?

– Точно пока сказать не могу, – ответил Ахав. – Я еще не решил, куда тебя пристроить. Но с этим я быстро разберусь. И как только мы соединим нить твоей жизни с какой-нибудь другой нитью из какого-нибудь другого рассказа, наша цель будет достигнута. Вселенная снова станет целостной. Или по крайней мере начало будет положено. А затем я свяжу другие нити и таким образом добьюсь единого целого.