Рэй Брэдбери - Конвектор Тойнби

— А летом слишком жарко, — продолжал отец. — Плавишься от жары, а ботинки не снять. Не смотри на меня так, мама. Почему не сказать сыну все без утайки? Он что-нибудь придумает, правда ведь, сынок? Подыщет нам новое место…

— Да, папа.

— Голова болит, сын?

— Нет-нет. — Сын открыл глаза и потянулся за вином. — Я этим займусь. Обещаю.

Интересно, подумал он, доводилось ли кому-нибудь подыскивать в такой ситуации новое пристанище исключительно ради хорошего вида и приятного соседства? Позволено ли это законом? Да и куда их везти? Куда они захотят перебраться? Может, в Чикаго? Есть там одно место, достаточно высокое…

Только теперь к их столику подошел официант, чтобы принять заказ.

— Мне — то же самое, что ему. — Мать кивнула на сына.

— Мне — то, что ест вот тот человек, — сказал отец.

— Бифштекс по-гамбургски, — заказал сын.

Официант ушел и вскоре вернулся. Они начали торопливо есть.

— У нас что, соревнование на скорость?

— Верно, куда спешить? Ах!

И тут вдруг все закончилось. Прошел ровно час. Опустив вилку и нож, сын допил четвертый бокал вина. Неожиданно его лицо озарилось улыбкой.

— Вспомнил! — воскликнул он. — Я же говорил, что мне надо собраться с мыслями! Почему я вас позвал, почему сюда вытащил!

— Ну? — подбодрила его мать.

— Говори, сын, — сказал отец.

— Я… — начал сын.

— Что?

— Я…

— Ну-ну?

— Я, — сказал сын, — люблю вас.

От его слов родители откинулись на спинки стульев. Они молча обменялись взглядами, ссутулившись и повесив головы.

— Слово даю, сынок, — промолвил отец. — Мы это знаем.

— Мы тоже тебя любим, — сказала мать.

— Да, это так, — срывающимся голосом подтвердил отец, — да.

— Но мы стараемся об этом не думать, — сказала мать. — Нам очень тяжело, когда ты нас не зовешь.

— Мама! — воскликнул сын и чуть не сказал: ты опять забываешься!

Вместо этого он пообещал:

— Я буду звать вас чаще.

— В этом нет нужды, — сказал отец.

— Поверьте, так и будет!

— Не давай обещаний, которые не намерен выполнять, вот мой принцип. Ладно, сынок. — Отец сделал глоток вина. — Что еще ты нам хотел сказать?

— Что еще? — Сын был поражен. Разве недостаточно того, что он признался им в большой, бесконечной любви… — Как сказать…

Он замялся. Посмотрел в окно ресторана на молчаливую телефонную будку, откуда звонил час назад.

— Мои дети… — начал он.

— Дети! — разволновался отец. — Ей-богу, как я мог забыть! Кто у тебя?..

— Дочки, кто же еще! — сказала жена, толкнув мужа локтем. — Что с тобой творится?

— Если ты за двадцать лет не поняла, что со мной творится, то объяснять без толку. — Отец повернулся к сыну. — Разумеется, дочки. Они сейчас совсем взрослые. А были такие крошки, когда мы в последний раз виделись…

— Погоди, пусть нам сын о них расскажет, — перебила мать.

— Рассказывать, собственно, нечего. — Сын неловко запнулся. — Тьфу ты. Много чего можно рассказать. Только зачем?

— А ты попробуй, — сказал отец.

— Бывает такое…

— Да?

— Бывает такое ощущение, — медленно продолжал сын, опустив глаза, — будто мои дочери — вдумайтесь: мои дочери умерли, а вы, вы живы! Как это объяснить?

— Почти во всех семьях происходит то же самое, — сказал отец, доставая сигару, отрезая кончик и закуривая. — Тебя не сразу поймешь, сынок.

— Пап… — укорила мать.

— Всегда так было и сейчас то же самое, это чистая правда. Я хочу сказать: его не сразу поймешь. Но ты продолжай, а покамест плесни мне еще вина. Давай.

Сын налил ему вина и сказал:

— Не могу их понять. Поэтому у меня две проблемы. Вот я вас и позвал. Одна: мне очень плохо без вас. Вторая: мне очень плохо без них. Вот вам и загадка. Почему так получается?

— На первый взгляд… — начал отец.

— Такова жизнь, — с глубокомысленным видом кивнула мать.

— Это все, что вы можете посоветовать? — воскликнул сын.

— Извини, мы знаем, что ты сегодня расстарался, ужин был на славу, вино первоклассное, просто мы от этого отвыкли, мой мальчик. Мы даже не помним, каким ты был! Что с нас возьмешь? Ровным счетом ничего! — Отец чиркнул спичкой и наблюдал, как пламя обволакивает очередную сигару. — Нет, сын. Проблема в другом. Неловко об этом говорить. Даже не знаю, как подступиться…

— Твой отец хочет сказать…

— Нет, я сам, Элис. Надеюсь, мой мальчик, ты не обидишься, ведь я же на тебя не обижаюсь…

— Что бы ты ни сказал, пап, я пойму, — уверил его сын.

— Господи, как тяжело. — Отец бросил сигару и прикончил следующий бокал вина. — Но никуда не деться: понимаешь, сынок, почему мы теперь так редко видимся… — Он задержал дыхание, а потом выпалил: — Да просто из-за твоей невыносимой занудливости!

На стол будто подбросили бомбу. Все трое замерли, уставившись перед собой.

— Что? — переспросил сын.

— Я сказал…

— Нет, нет, я слышал, — сказал сын. — Я слышал. Вам со мной невыносимо. — Он попробовал эти слова на вкус. Они отдавали горечью. — Вам со мной скучно? Боже! Вам со мной скучно!

Он залился краской, из глаз брызнули слезы, и вдруг он расхохотался во все горло, стуча по столу кулаком правой руки и прижимая левую руку к ноющей от боли груди, а потом вытер глаза салфеткой

— Вам со мной скучно!

Отец с матерью для приличия помолчали, а потом тоже начали фыркать, посмеиваться, судорожно хватать ртом воздух. Наступила разрядка, а с ней пришло веселье.

— Извини, сынок! — кричал отец. Слезы текли у него из глаз, но сам он улыбался.

— Он не нарочно… — с трудом выговорила мать, которая раскачивалась туда-сюда, издавая смешки при каждом вздохе.

— Нет, нарочно, нарочно! — кричал сын. — Он это нарочно!

Теперь все в ресторане смотрели на веселящуюся троицу.

— Еще вина! — потребовал отец.

— Еще вина.

Когда из последней бутылки извлекали пробку и разливали по бокалам вино, все трое сидели в довольном молчании, улыбаясь и тяжело дыша. Сын поднял бокал и произнес тост:

— За того, кто самый занудливый!

Это их опять развеселило, они хохотали, отдувались, колотили руками по столу, утирали слезы радости, подталкивали друг дружку локтями.

— Ну, сын, — сказал наконец отец, немного успокоившись. — Уже поздно. Нам пора.

— Куда вам спешить? — хохотнул сын и тут же замолчал. — Да, верно. Я не подумал.

— Да не расстраивайся ты, — сказала мать. — Не так уж там и плохо, как отец расписывает.

— Понимаю, — тихо сказал сын, — но разве там не… тоскливо?

— Можно приноровиться… Пейте вино. Так-то лучше!