Питер Уоттс - Ложная слепота

— Ну да, конечно! Объект Бернса-Колфилда был…

— Пока не ждали.

— А, — выдавил Шпиндель, переваривая ее слова. Майор провела ладонью по бритому затылку.

— С какой стати им считать, будто мы просто так повернем назад, узнав, что нас надули? Конечно, мы начнем поиски. Объект Бернса-Колфилда. скорее всего, задумывался как временная мера; на их месте я бы сразу планировала, что мы сюда доберемся рано или поздно. Но они, по-моему, просчитались. Мы заявились раньше, чем нас ожидали, и застали врага со спущенными штанами.

Шпиндель вскрыл грушу и вытряхнул содержимое в кружку.

— Для таких умников не слишком ли большой просчет, а? — От соприкосновения с дымящейся жидкостью на кружке расцвела голограмма, слабым сиянием поминая Эпицентр Газа. Вертушку заполнил аромат пластифицированного кофе. — Особенно после того, как они нас картировали с точностью до метра.

— Ну и что они видели? Анкат-приводы? Солнечные паруса? Корабли, которые будут годами добираться до пояса Койпера и лишены запасов топлива, чтобы отправиться дальше. Теленигиляция на тот момент существовала только на симуляторах «Боинга» и в виде полудюжины прототипов. Заметить нелегко. Должно быть, они решили, что одной обманки хватит, и теперь у них столько времени, сколько нужно.

— Нужно для чего? — спросила Джеймс.

— Для чего нужно, — отрезала Бейтс. — Мы в партере.

Шпиндель отсалютовал ей кружкой в нетвердой руке и отхлебнул. Кофе колыхался в темнице, под квёлым тяготением вертушки коричневая поверхность шла волнами и горбами. Джеймс еле заметно, но неодобрительно поджала губы. Технически открытые сосуды для жидкостей в зонах переменной гравитации запрещались даже людям, нестрадавшим, как Шпиндель, проблемами с координацией.

— Значит, они блефуют, — протянул он, наконец. Бейтс кивнула.

— Я так считаю. «Роршах» еще не достроен. Возможно, мы имеем дело с автоматической защитной системой.

— Значит, на таблички «По траве не ходить» можно не обращать внимания? Ломиться напрямую?

— Мы можем позволить себе выбрать время, Но остановиться — не можем.

— А. То есть пускай сейчас мы могли бы с ним управиться, но ты хочешь ждать, пока «Роршах» из незаметного не превратится в неуязвимого. — Шпиндель вздрогнул и отставил кофе. — Где тебе погоны давали? В академии равных возможностей?

Бейтс пропустила подколку мимо ушей.

— Лучшей причиной оставить «Роршах» в покое может быть именно то, что он до сих пор растет. Мы понятия не имеем, как может выглядеть… взрослая, наверное… да, взрослая форма объекта. Да, он скрывался от нас. Многие животные, вполне безобидные, прячутся от хищников. Особенно детеныши. Да, он… отвечает уклончиво. Не дает ответов, которых мы ждем. А вам не приходило в голову, что он не знает ответов? Вы смогли бы допросить человеческий эмбрион? Взрослая особь может вести себя совсем по-другому.

— Взрослая особь может нам жопу на уши натянуть.

— Эмбрион с тем же успехом может навалять «Тезею» по-полной. — Бейтс закатила глаза. — Господи, Исаак, ты же биолог. Не мне тебе напоминать, сколько робких пугливых зверюшек огрызается, если загнать их в угол. Дикобраз на ссору не напрашивается, но если пропустишь предупреждение мимо ушей — получишь полную морду иголок.

Шпиндель молча отодвинул кружку в сторону по вогнутому столу, так далеко, как только мог дотянуться. Жидкость не выливалась: темный кружок остался идеально параллелен кромке поверхности, только слегка наклонился в нашу сторону. Мне даже показалось, что я могу уловить еле заметный прогиб поверхностной пленки. Шпиндель слегка улыбнулся, глядя на произведенный эффект.

Джеймс прокашлялась:

— Не хотела бы сглаживать поднятый тобой вопрос, Исаак, но мы еще не исчерпали дипломатических путей. «Роршах», по крайней мере, согласен общаться с нами, хотя и не так откровенно, как хотелось бы.

— Ну да, он разговаривает, — согласился Шпиндель, не отрывая взгляда от перекошенной кружки. — Но не как мы.

— Нет, конечно. Есть некоторые…

— Он не просто увиливает от ответов — он временами бывает невероятно косноязычен, заметила? И путается в местоимениях.

— Учитывая, что он освоил наш язык исключительно путем пассивного подслушивания, «Роршах» на удивление велеречив. По моим наблюдениям вообще выходит, что они обрабатывают речевые сигналы гораздо эффективнее, чем мы.

— Это точно, чтобы так юлить, чужой язык нужно знать в совершенстве.

— Будь они людьми, я бы с тобой согласилась, — ответила Джеймс. — Но то, что нам кажется обманом или уловкой, столь же легко объясняется опорой на малые концептуальные единицы.

— Концептуальные единицы?

Бейтс, как начал понимать я, никогда не требовала пояснений от КонСенсуса, если этого можно было избежать. Джеймс кивнула.

— Все равно, что обрабатывать строку текста слово за словом, а не рассматривать фразу целиком. Чем меньше единицы, тем быстрее их можно перестраивать; это дает на выходе молниеносные семантические рефлексы. С другой стороны, труднее становится поддерживать уровень логической связности, так как связи в масштабных структурах при перетасовке теряются.

— Оп-па! — Шпиндель выпрямился, забыв о жидкости и центробежной силе.

— Я всего лишь хочу сказать, что мы не обязательно имеем дело с сознательным обманом. Существо, которое обрабатывает информацию в одном масштабе, может не замечать нестыковок на другом; оно может вообще не воспринимать этот масштаб сознательно!

— Это не все, что ты хочешь сказать.

— Исаак, нельзя применять человеческие нормы к…

— А я-то все гадал, к чему ты клонишь…

Шпиндель нырнул в стенограммы и миг спустя выдернул оттуда отрывок:

«Запрашиваем информацию о среде, которую вы считаете летальной. Запрашиваем информацию о вашем отклике на неизбежное попадание в летальную среду».

«Рады исполнить. Но ваше понимание летального отличается от нашего. Многие переменчивые обстоятельства».

— Ты его испытывала! — воскликнул Шпиндель. Он причмокнул губами; челюсть его подергивалась. — Рассчитывала на эмоциональную реакцию.

— Просто идея. Она ничего не доказывает.

— Была разница? Во времени отклика? Джеймс поколебалась, потом покачала головой:

— Но идея дурацкая. Слишком много переменных, мы понятия не имеем, как они… я хочу сказать, они же не люди…

— Классическая патология.

— Какая патология? — спросил я.

— Это ничего не значит, кроме того, что они не вписываются в человеческий стандарт, — настаивала Джеймс. — Сам по себе этот факт — не повод смотреть на них сверху вниз, особенно здесь присутствующим.