Джек Финней - Меж трех времен

Я вдруг заметил другие мосты, и на миг это меня озадачило: я забыл об их существовании. Мысленно я затанцевал не хуже Джина Келли, но в действительности пошел медленным шагом к сияющему огнями городу. И на ходу — пою я и в самом деле не хуже Джина Келли — я очень тихо стал напевать самую любимую свою песенку о Нью-Йорке «Я завоюю Манхэттен…» и мой излюбленный мотивчик: «Бронкс и Стейтен… А-ай-ленд». Дальше я слов не помнил, зато знал мелодию: «Да-да-да-ди-и… да-ди!» Поднимался я на мост Ист-Ривер, а сейчас спускался, чувствуя себя великолепно, с Бруклинского моста. Манхэттен попахивал, но не сильно — я просто отвык от выхлопных газов. Сразу за мостом на дороге стояло такси с горящим на крыше фонариком. Понятия не имею, почему оно стояло именно здесь — то ли в час ночи и в самом деле кто-то может спуститься с моста, то ли шоферу просто не хотелось брать пассажиров. Я взялся за ручку, не открывая дверцу:

— Свободен?

Таксист выключил огонек на крыше и слегка откинулся, чтобы узнать, куда мне ехать, прежде чем он подтвердит, что свободен.

— Отель «Плаза», — сказал я, усаживаясь, и тут он удивил меня.

— Хорошо, сэр, — вежливо произнес он и включил счетчик. Когда машина тронулась с места и проехала под уличным фонарем, я увидел, что водитель не просто чернокожий — он совершенно черный, должно быть, с Ямайки.

Я сидел, высунувшись в открытое окно такси, и во все глаза разглядывал город, в который вернулся, и когда такси замедлило ход, выезжая на Пятую авеню, я с радостью увидел вновь старинный отель. Прежде мне частенько доводилось бывать в «Плазе», но в девятнадцатом веке отель был — для меня одного — потерян безвозвратно. На самом деле в те годы его, конечно, еще не построили и на том месте была лишь сама площадь. Теперь же — опять-таки только для меня одного — отель вернулся на свое место.

Как поступить, я решил заранее. Не успела машина притормозить, как я выскочил наружу, махнув рукой водителю:

— Идите за мной!

Уж будьте уверены, он пошел — поставил, ворча, машину на тормоз, выключил зажигание и, пулей вылетев из салона, поспешил за мной.

Мужчина, сидевший за стойкой, был высок, строен — атлетического сложения — и в высшей степени красив; был это, судя по табличке на стойке, Майкл Стампф, управляющий. Я присовокупил к обычному приветствию самую обаятельную из своих улыбок и сказал:

— Мой самолет опоздал, и я тоже, но надеюсь, у вас найдется для меня комната.

— Вы заказывали заранее?

— Боюсь, что нет.

Его пальцы перебирали карточки.

— Номер на одного? — бесстрастно осведомился он, даже не глянув на верзилу таксиста, маячившего за моей спиной, и я не мог не улыбнуться: этот человек был воплощенная невозмутимость.

— Да.

— Ну что ж, — сказал Майкл, тоже теперь слегка улыбаясь, и подмигнул таксисту, вызвав у того ухмылку (мы все вдруг стали одной теплой компанией), — могу предложить вам отличный номер на одного с видом на Центральный парк.

Я не стал спрашивать о цене за номер — меня она не интересовала — и сказал лишь, что меня это устраивает. Он подождал, пока я не запишу свое имя на регистрационной карточке, и прочел его вверх ногами.

— Как будете оплачивать, мистер Морли? Чеком или кредитной карточкой?

Я был готов к этому вопросу — моя левая рука лежала на стойке, небрежно сжатая в кулак.

— Ни то, ни другое, — сказал я, — золотом.

И разжал пальцы, просыпав на мраморную стойку дюжину золотых монет. Забавно было смотреть, как управляющий вытаращил глаза. Но потом Майкл Стампф взял надо мной верх. Он протянул руку, растопырив пальцы, как паучьи лапы, собрал вместе рассыпанные монеты, поднял ладонь, смыкая пальцы, и монеты сами собой выстроились в аккуратный столбик. Словно тасуя колоду карт, он разбил монеты на два равных столбика поменьше, снова пропустил их между пальцами — и монеты, волшебным образом смешавшись, снова выстроились в один столбик.

— Всю жизнь пробовал этакое проделать, — сказал я. — Ни разу не получалось и никогда не получится.

— Немного сноровки, только и всего, — пояснил он небрежно, и управляющий отелем исчез: не изменив ни ниточки в костюме, ни волоска на голове, передо мной возник улыбчивый, процветающий шулер. Я понял, что этот человек в свое время немало играл в карты и зарабатывал на жизнь не только тем, что сидел в этом вестибюле.

Моя история была наготове: бумажник, чеки и кредитные карточки украли в аэропорту. Но я торгую монетами — только золото, американские и британские монеты эпохи Эдуарда Седьмого. Приезжаю в Нью-Йорк из Чикаго дважды в год, обычно останавливаюсь в «Алгонкине». Меня, признаться, немного беспокоит то, что мне нравится лгать. Стоит лишь начать, и убедительные детали текут рекой, без малейшего усилия; мне даже не приходится задумываться. Завтра, продолжал я, вынимая из кармана пиджака бережно сложенный пояс с деньгами и кладя его на стойку так, чтобы монеты в нем звякнули, — завтра я мог бы продать каждую из своих монет за — в чем я не был уверен — несколько сотен долларов. Возьмите столько, сколько сочтете нужным страховки ради, и пожалуйста — чтобы этот таксист не прикончил меня на месте — одолжите мне сотню наличными.

Удачливый шулер отлично знал, чего стоят эти монеты, и попросту снял верхнюю монету из столбика со словами:

— Одной больше чем достаточно…

Теперь монета возникла на тыльной стороне его ладони, между костяшкой и суставом пальца. И легким движением, словно играя на фортепьяно, он заставил монету прогуляться туда и назад по пальцам, с завидной легкостью переворачивая ее то орлом, то решкой. Я бы подарил ему монету, лишь бы научиться делать то же самое.

— Я дам вам расписку, — сказал он, и монета исчезла в его ладони, — а вы можете получить сотню.

Расписываясь, я почувствовал себя просто замечательно. Каждый из моих заработанных тяжким трудом долларов девятнадцатого века здесь стоил около сорока. Значит, у меня было при себе свыше двадцати пяти тысяч долларов. Из полученной сотни я уплатил десятку таксисту вместо шести долларов по счетчику и прибавил другую десятку со словами:

— Это за хорошее поведение.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк, босс, — отозвался он. Затем Майкл Стампф принял мое приглашение, и мы отправились в бар выпить по стаканчику перед сном.

В своем номере я включил телевизор и долго переключал каналы — просто для того, чтобы насладиться новизной этого забытого действия; передачи, увиденные мной, по-прежнему оставляли желать лучшего. Затем я взял телефонную книгу Манхэттена и с некоторым интересом глянул на ее новую обложку. Я сел на кровати, на коленях раскрыл телефонную книгу и нашел список Данцигеров, довольно длинный. Я поколебался, провел пальцем по столбику однофамильцев и, отыскав Е.Е.Данцигера, усмехнулся. Позвонить ему прямо сейчас? Я бы и хотел, но уже слишком поздно. Позвоню утром и приглашу его пообедать; я был бы рад повидаться с доктором Данцигером и знал, что он тоже будет рад видеть меня. Я устал так, словно шел пешком несколько часов кряду, и два бокала, выпитые в баре внизу, только усиливали это ощущение. Я включил кондиционер — только ради удовольствия сделать это — и лег в постель.