Орсон Скотт Кард - Ксеноцид
Если бы этот способ сработал, подобные гены могли бы быть привиты всем растениям и животным, используемым жителями Лузитании в пищу. Но вирус десколады оказался умной тварью, он за милю чуял их уловки. И все же шесть недель куда лучше, чем обычные два-три дня. Может быть, они на верном пути.
Или, может, все зашло слишком далеко. Во времена, когда Эндер только прилетел на Лузитанию, новые штаммы земных культур могли благополучно произрастать в полях лет по двадцать, прежде чем десколаде удавалось проникнуть в генетические молекулы и разорвать их в клочки. Но в последние годы в действиях вируса обозначился очевидный прорыв: он умудрялся раскодировать любую земную генетическую молекулу за считаные дни, если не часы.
В настоящее время единственным средством, еще позволяющим колонистам выращивать полезные культуры и сохранять скот, был опылитель. Он мгновенно уничтожал вирус десколады. Среди колонистов находились и такие, которые голосовали за то, чтобы опылить всю планету и покончить с вирусом раз и навсегда.
Опылять планету – дело непрактичное, но не невозможное. Однако существовали веские причины, почему нельзя было так поступить. Все до единой местные формы жизни – их способность к воспроизведению – целиком и полностью зависели от вируса десколады. Включая свинксов – пеквениньос, разумных существ, населяющих этот мир, чей жизненный цикл был неразрывно связан с единственным видом местных деревьев. Если вирусу десколады суждено быть уничтоженным, то нынешнее поколение пеквениньос станет последним. Это будет чистой воды ксеноцид.
Пока что даже сама мысль о решении, результатом которого станет полное вымирание свинксов, отвергалась большинством граждан Милагре, человеческого поселения. Но только пока. Эндер знал, что многие могут изменить свое решение, если наружу выплывут кое-какие факты. Например, очень немногие из людей знали, что уже дважды десколада подстраивалась под химикаты, применяемые для ее уничтожения. Эла и Новинья разработали несколько новых химических соединений, чтобы в следующий раз, когда десколада адаптируется к средству своего уничтожения, они немедленно могли бы задействовать следующее. Кроме того, однажды им пришлось перейти на другой препарат, который должен был защитить людей от кишащих в каждом организме вирусов десколады. Препарат этот добавлялся в пищу, и, таким образом, каждый обитатель колонии автоматически принимал его во время еды.
Однако все препараты и вируциды создавались на одних и тех же принципах. В один прекрасный день вирус десколады научится управляться с каждым классом веществ с той же легкостью, с какой он уже раскусил основные принципы строения земных генов. И тогда станет абсолютно не важно, сколько препаратов имеется в запасе у людей, – десколада начнет сносить все преграды одну за другой.
Лишь немногие знали, насколько непрочно на самом деле положение Милагре. Лишь единицы понимали, сколь многое зависит от работы, которую выполняют ксенобиологи Лузитании Эла и Новинья; понимали, что десколада следует за людьми по пятам и, если она все-таки настигнет их, последствия будут ужасными.
Но если колонисты прознают об этом, найдутся многие, кто скажет: «Если десколада неизбежно подомнет нас под себя, так давайте расправимся с ней сейчас. Это убьет всех свинксов? Что ж, извините, пожалуйста, но, когда встает вопрос – мы или они, мы выбираем себя».
Это Эндер мог смотреть в будущее, философски осмысляя имеющуюся перспективу событий: «Пусть лучше погибнет маленькая человеческая колония, чем будет уничтожена целая разумная раса». Но он-то знал, что такой аргумент не произведет впечатления на людей Лузитании. На кон поставлена была их собственная жизнь, жизнь их детей; было бы абсурдно ожидать от них искреннего желания пойти на смерть ради какой-то расы, которую очень немногие из них понимают, а любят так вообще единицы. Это не имело бы смысла даже с генетической точки зрения – эволюция поощряет только тех, кто серьезно относится к защите собственных генов. Даже если бы сам епископ воззвал к людям Лузитании, призывая положить жизнь за свинксов, ибо на то воля Божья, немногие последовали бы его убеждениям.
«Не думаю, что я сам смог бы пожертвовать собой, – подумал Эндер. – Даже несмотря на то, что детей у меня нет. Даже несмотря на то, что я уже пережил уничтожение разумной расы. И несмотря на то, что сам отдал приказ о ксеноциде и знаю, какая это ужасная моральная ответственность, – все равно я не уверен, что смог бы смотреть, как умирают мои товарищи либо от голода, потому что уничтожены пищевые культуры, либо много более жуткой смертью. Десколада как заболевание способна изуродовать человеческое тело в считаные дни. И все же… Смог бы согласиться с уничтожением пеквениньос? Смог бы я допустить еще один ксеноцид?»
Он подобрал один из сломанных картофельных стеблей с покрытыми пятнами листьями. Надо бы отнести этот образец Новинье. Новинья или Эла исследуют его и независимо друг от друга придут к очевидному выводу: еще один провал. Он положил образец в стерильный пакетик.
– Голос…
Это был Сеятель, помощник Эндера и его ближайший друг среди свинксов. Сеятель являлся сыном пеквениньо по имени Человек, которого Эндер провел в третью жизнь – древесную стадию жизненного цикла пеквениньос. Эндер протянул прозрачный пакетик Сеятелю и продемонстрировал съежившиеся листья.
– Все мертво, Голос, – констатировал Сеятель абсолютно равнодушным тоном.
В самом начале работы с пеквениньос подобное равнодушие постоянно ставило Эндера в тупик: свинксы не проявляли чувств с той же непосредственностью и частотой, какие свойственны людям. Это и стало основной причиной возникновения своеобразного барьера между ними и колонистами. Свинксы не казались забавными, веселыми зверюшками; они как минимум были странными.
– Мы попробуем еще раз, – сказал Эндер. – Думаю, мы продвинулись немного ближе к цели.
– Твоя жена желает видеть тебя, – ответствовал Сеятель.
Слово «жена», даже переведенное на один из человеческих языков, в частности звездный, заключало в себе такую смысловую нагрузку для пеквениньос, что им непросто было употреблять его в обыденной речи, и Сеятель едва ли не скрипел, когда сообщал эту весть Эндеру. Понятие «жена» было настолько свято для пеквениньос, что хотя при разговоре с Новиньей они и обращались к ней по имени, когда они заговаривали о ней с мужем Новиньи, могли величать ее только этим титулом.
– Я как раз собирался проведать ее, – кивнул Эндер. – Не мог бы ты сделать необходимые замеры и записать результаты?
Сеятель подпрыгнул прямо вверх. «Словно искра из горящего полена выстрелила», – подумал про себя Эндер. Несмотря на то что лицо пеквениньо для человеческого взгляда оставалось недвижным, вертикальный прыжок выдал переполняющий свинкса восторг. Сеятель обожал работать с электронным оборудованием: во-первых, потому, что машины приводили его в священный трепет, а во-вторых, это резко возвышало его в глазах остальных самцов пеквениньос. Сеятель немедленно начал распаковывать камеру и компьютер – сумку с ними он постоянно таскал с собой.
– Когда закончишь, пожалуйста, приготовь эту секцию для выжигания, – добавил Эндер.
– Да-да, – протрещал Сеятель. – Да-да-да.
Эндер вздохнул. Пеквениньос очень раздражались, когда люди говорили о чем-то, им уже известном. Сеятель, естественно, знал обычный порядок вещей: когда десколада подстраивается под новую культуру, «образованный» вирус должен быть уничтожен, пока еще находится в изоляции. Нельзя распространять среди колоний вирусов столь ценные знания. Поэтому Эндеру не надо было напоминать Сеятелю. Но таким образом человеческие существа удовлетворяли чувство ответственности – проверяя и перепроверяя даже тогда, когда в этом не было никакой необходимости.
Сеятель настолько погрузился в работу, что даже не заметил, как ушел Эндер. Очутившись в переходном ангаре, расположенном на ближнем к городу краю поля, Эндер разделся, сложил одежду в контейнер-очиститель и проделал «священный танец очищения»: руки над головой, затем широкие круги, повернуться вокруг оси, присесть, снова встать так, чтобы каждая часть тела подверглась тщательной обработке радиацией и газами, наполняющими ангар. Эндер глубоко вдохнул через рот и через нос и закашлялся, как всегда, потому что концентрация газов поддерживалась на максимально допустимом для человека уровне. Ровно три минуты. Из глаз брызжут слезы, легкие пылают, и все это время надо непрерывно размахивать руками, приседая и поднимаясь, – почтительный ритуал, посвященный Десколаде Всемогущей. «Так мы унижаемся перед лицом единственного и неповторимого властителя жизни на этой планете».
Наконец с дезинфекцией было покончено. «Прокоптился до самых костей», – подумал Эндер. В ангар ворвался свежий ветер. Эндер вытащил из контейнера одежду и неторопливо оделся, еще горячая ткань приятно согревала. Как только он покинет ангар, помещение внутри раскалится до невозможности, чтобы наверняка выжечь оставшиеся в живых вирусы. Ничто не способно было выжить в этом ангаре во время последней стадии дезинфекции. К тому времени, как кто-то снова решит воспользоваться услугами ангара, помещение обретет прежнюю стерильную чистоту.
