Андрей Лях - Реквием по пилоту
Список был необычайно пестрым. Проститутки, коммивояжеры, коллеги-ученые, воры, люди вообще без имени — похоже, титан экспериментировал на всех, кто попадался под руку. Охватив их всех одним взглядом, Скиф поднял свое кресло на дыбы, покачался на задних ножках и даже засмеялся. Семь записей из ста, с различными промежутками, были произведены с Рамиреса Пиредры, все того же гангстера, и первая галочка тут же встала напротив его фамилии.
Скиф недаром держал в памяти весь до последней запятой перелопаченный им архив — формула дальнейших действий сложилась практически без усилий. Помедлив самую малость, Скиф рассадил еще трех птичек — эти люди, по его плану, должны были обеспечить выход Пиредры на контакт с Программой.
Почему именно Рамирес? Потому что, во-первых, он был мастером своего дела — об этом говорил его послужной список, а во-вторых, Пиредра умело и удачно рисковал. Этой способности, столь порой необходимой, Скиф, при всех его качествах, был, увы, начисто лишен и знал об этом.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Дальняя дорога разделяет кассету, пусть даже и с самой совершенной записью, и живого резидента, правящего бал в пекле событий. Для того чтобы по закодированной бог весть когда информации произвести на свет реального человека, необходим комплекс размером с небольшой завод, стоить он будет как хороший авианосец, да и плюс к тому, чудо сие надо сотворить в полной тайне как от врагов, так и от друзей. Не все сошло гладко, и, произведя свои манипуляции, Скиф породил немало версий и догадок в ГАЛБЕЗ — спецподразделении криминальной полиции. Будучи об этом осведомлен, Скиф методично заносил в память координаты всех тех, кто мог что-то видеть, слышать и припомнить, и, едва приступив к своим обязанностям, свежеиспеченный Рамирес Пиредра отправился в турне с этим Скифовым каталогом в кармане.
Поэтому, когда комиссар Бартон, кое-что сопоставив и сообразив, бросился задавать вопросы, то не смог найти практически ни одного из вероятных свидетелей. Этому-де оставили наследство, и он уехал его получать, второй перебрался на работу в другой город, а третий просто вышел однажды отправить письмо, да так до сих пор и не вернулся.
Для любопытного читателя расскажу, что многие из этих пропавших обрели успокоение в опорных бетонных блоках различных инженерных сооружений, в виде сульфатов и нитратов унеслись прочь по городским канализациям, навеки соединились с атмосферой в мусоросжигалках — об иных же история вообще умалчивает.
Конец скучной интерлюдии. Писать о Рамиресе — задача неблагодарная. Безнадежное занятие — рисовать пустоту, сказал Цвейг; не менее безнадежно изображать характер там, где нет ни характера, ни мысли, а есть лишь жадность, осторожность и неистребимый оптимизм. Получается какая-то история болезни, но без Рамиреса в моем рассказе обойтись никак нельзя.
Пиредра вступил в пятое послевоенное десятилетие, будучи в полном восторге. Свобода. Деньги. Рядом незаменимые подручные — Хельга и Гуго Звонарь. Время прибрало и друзей и врагов, и нет нужды попусту растрачивать обаяние и патроны. Рамирес жмурился, будто сытый кот на солнце, земля и небо, сев за сдвинутые рояли, грянули рэгтайм.
Над трупами и бетономешалками первого Скифова задания Рамирес пролетел с легкостью мотылька — он вовсю наслаждался жизнью, и сам факт существования и деятельности доставлял ему живейшее наслаждение. Однако долго порхать Скиф не позволил. Пиредра водворен в тюрьму, отнюдь, впрочем, не утратив веселого расположения духа, в тюрьме его снабдили самыми настоящими документами, и таким образом он родился уже вполне официально, затем началась подготовка к первому контакту с Программой.
Скиф вычислил пробный камень. Это был человек по имени Асгот Грюн, и работал он в английском посольстве на Гестии. По всем расчетам, он был той самой «фигурой запрещения», которая должна была открывать реакцию воздействия. Скиф предполагал, что у Грюна имеются какие-то инструкции программного руководства. Эти бумаги, кассеты или уж что там Скиф желал видеть на своем столе.
В налете на особняк Асгота участвовали трое: сам Рамирес, Звонарь и еще никому не известный друг Звонаря. Подобно Монморенси, Гуго обладал способностью мгновенно обрастать знакомствами с самыми невероятными личностями, готовыми за него в огонь и в воду. Мероприятие прошло с успехом, Рамирес прекрасно продемонстрировал свою даровитость и самобытность, Скиф получил, что хотел, и незамедлительно выложил пятьсот тысяч, отдав одновременно приказ быть наготове.
Звонарь со своим непонятным другом забрали причитающуюся им долю, спрятали пистолеты и без лишних слов пропали с горизонта, а Рамирес отправился домой. Правое крыло у его «Мерседеса-280» было сорвано вместе с фарой, так что вся анатомия торсионной подвески глядела наружу; какая-то смятая железяка вспахивала в протекторе неровную борозду; рукав костюма Пиредры отсутствовал полностью, да и от рубашки на руке уцелел только драный фестон, залихватски развевающийся на ветру, точно вымпел, являя всему свету мохнатое гангстерское запястье с браслетом электронных часов. Грюн довольно решительно выразил свое недовольство — зато на сиденье возле Рамиреса лежал заветный чемоданчик, содержимое которого сулило передышку и широкий выбор поля деятельности. Словом, жизнь была прекрасна.
Домой. С момента второго рождения Рамиреса прошел год, и за это время у него появился дом — на Земле, в Париже, купленный Хельгой, неизменной подругой Пиредры, на деньги Скифа. Дом этот свободно можно было назвать дворцом, и там как раз происходил то ли бал, то ли прием, окна сияли огнями. Когда поздно ночью через заднюю калитку в него вошел Пиредра, заросший густой черно-синей щетиной, все в том же драном наряде, с чемоданчиком, он по подземному кирпичному коридору направился на кухню, где немедленно запустил ложку в первую же попавшуюся кастрюлю, ибо зверски хотел есть.
Минут через десять в пустынную кухню с царящим в ней гастрономическим разбоем вошла необычайной красоты дама в мехах, похожая на Снежную королеву. Это и была Хельга, великолепие ее вечернего туалета существенно отразилось на бюджете ИК. Окинув ледяным взором супруга, в тот момент более всего похожего на нищего бродягу-итальянца, Снежная королева сказала:
— Идем.
— Сейчас, доем, — ответил Рамирес.
— Брось свои глупости, — посоветовала Хельга.
Рамиреса ожидал удар, от которого он потом не мог оправиться всю жизнь. Глядя на колыбель с младенцем, он в недоумении спросил:
— Что это такое?
Хельга пропустила этот идиотский вопрос мимо ушей:
— Я назвала ее Ингебьерг. В честь бабки.
К тому факту, что у него есть дочь, Рамирес так и не привык последующие двадцать восемь лет. Родительские чувства в нем так и не пробудились, что-то не сработало в той системе инстинктов, которая управляла его эмоциями и поступками. Ингебьерг навсегда осталась для него лишь дополнительной зоной уязвимости и беспокойства, а значит — страха и раздражения. Впрочем, это никогда и никому не приходило в голову — Рамирес делал все, что положено делать любящему отцу, и эта маска удалась ему не хуже других.
Любопытно, что Инга, повзрослев, сохранила дружеские отношения именно с отцом, в то время как с матерью у нее все более нарастало охлаждение, перешедшее позднее в острую неприязнь. Между тем Хельга была человеком примечательным.
Жизнь авантюриста трудно назвать монотонной, но назвать однообразной можно вполне. Начиная лет с двенадцати Рамирес постоянно повторял один и тот же отработанный фокус — пришел, обманул, забрал; предприятия его отличались друг от друга лишь географией да величиной ставки, и даже воскресение из мертвых, сколь ни парадоксально, ничего в этой схеме не изменило. Иное дело Хельга. Она знавала такие перевороты и метаморфозы, которые и не снились ее двумерному супругу.
Хельга Торбергстуен — Хельгой Хиллстрем она стала, приняв шведское подданство, — появилась на свет в Норвегии, в Олесунде, городке, с незапамятных времен ставшем и остававшемся провинцией. Здесь она росла и в семнадцать лет завоевала первый приз на конкурсе красоты — видимо, сказалась ее стопроцентно скандинавская внешность — у членов жюри взыграло патриотическое чувство. Образ жизни ее до этих пор вполне скромен и добропорядочен — примерная дочь почтенных родителей.
Вдруг — в отличие от Рамиреса, в жизни которого не было никаких «вдруг», — менее года спустя после олесундского конкурса мы встречаем нашу красавицу во Франции, в банде Карла Вайля — шизофреника и маньяка-убийцы, и по крайней мере треть садистских выходок этой милой компании была делом рук белокурой Хельги. Кстати, и половина всех награбленных денег была положена в различные банки на ее имя.
Потом шайка распалась, Вайль отбыл на гильотину, а Хельга — ей уже двадцать один — объявляется в Италии, несколько не у дел, зато при деньгах. В Милане с ней происходит очередной головокружительный поворот: она поступает в университет и с блеском оканчивает факультет экономического правоведения, проявляя работоспособность и отменную ясность мышления.
