Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы (сборник)

Адепт Ранхаррер постучался и вошел с моего разрешения.

– В чем дело? – спросил он, с минуту поглядев на меня.

– Все такое странное, – вырвалось у меня.

– Да, – лучезарно улыбнулся адепт.

Теперь я знаю, как Ранхаррер оберегал и уважал мое невежество – в ханддаратском смысле этого слова. Тогда же мне только и было понятно, что так или иначе мне удалось сказать то, что надо, и порадовать человека, которого мне очень хотелось порадовать.

– Мы собираемся спеть кое-что, – сказал Ранхаррер. – Мне думается, что тебе бы понравилось.

Исполнялся на самом-то деле Хорал Середины Лета, который начинается за четверо суток до Гетени Кус и длится, не прекращаясь, ночью и днем. Певцы и барабанщики присоединяются к хоралу и уходят, когда им вздумается, и большинство из них поет отдельные слоги в нескончаемой групповой импровизации, руководствуясь лишь ритмическими и мелодическими ключами из Книги Хоралов и соблюдая гармонию с солистом, если таковой имеется. Поначалу мне удавалось различить лишь приятно затейливые монотонные звуки поверх тихого, еле различимого барабанного боя. Потом мне наскучило слушать и захотелось попробовать принять участие. И вот уже мой рот открылся, чтобы спеть «а-а а», и другие голоса надо мной и подо мной запели «а-а-а», пока мой голос не затерялся в них и не осталась только музыка, а затем внезапный серебристый порыв единственного голоса сквозь общую ткань, против течения, тонущий и исчезающий в этом течении, а затем выныривающий снова… Ранхаррер тронул меня за плечо. Уже наступило обеденное время, и мое пение в Хорале продолжалось с Третьего Часа. После обеда мне вновь захотелось присоединиться к Хоралу и после ужина тоже. Так прошло три дня. Мне бы хотелось проводить так же и ночи, если бы мне дозволили. Мне больше не хотелось спать. Меня переполняла внезапная неиссякаемая энергия, не дающая уснуть. Мне было по душе в своей комнатушке петь наедине с собой или читать странные ханддаратские стихи из единственной выданной мне книги и практиковать Нетранс, стараясь игнорировать жар и холод, лед и пламень моего собственного тела, пока не наступал рассвет, когда мне было дозволено присоединиться к Хоралу.

А потом наступил Отторменбод, канун солнцестояния, и мне пришла пора вернуться к моему Очагу и к Дому Кеммера.

К моему удивлению, моя мать, моя бабушка и все старейшины явились за мной в Цитадель с торжественным видом, одетые в церемониальные хайэбы. Ранхаррер препоручил им меня, сказав на прощание лишь: «Возвращайся к нам». Моя семья парадным эскортом сопровождала меня вдоль по улицам жарким летним утром; все виноградники стояли в цвету, наполняя воздух благоуханием, все сады цвели и плодоносили.

– Прекрасное время, – рассудительно произнесла бабушка, – чтобы входить в кеммер.

Очаг показался мне после Цитадели темным и каким-то съежившимся. Мне захотелось отыскать Сетера, но день был рабочий, и Сетер оставался в мастерской. От этого у меня возникло ощущение праздника – никак уж не неприятное. А потом наверху, в комнате на балконе нашей семьи, бабушка и старейшины формально преподнесли мне новое одеяние – все новое, от ботинок до великолепно вышитого хайэба. Вручение одежды сопровождалось ритуальными словами – полагаю, не ханддаратскими, а традиционными для нашего Очага; слова эти были древними и странными, принадлежавшими языку тысячелетней давности. Бабушка отчеканила их, словно камешки выплюнула, и накинула гиб мне на плечи.

– Хайя! – воскликнули все.

Все старейшины, да и множество малышей, помогали мне облачиться в новую одежду, словно несмышленому младенцу, а кое-кто из взрослых старался дать мне напутствие – «последнее напутствие», как они это называли, поскольку, входя в кеммер, ты получаешь шифгретор, а после получения шифгретора любой совет оскорбителен.

– Держись подальше от старины Эббеча, – пронзительно заявил кто-то из них.

– Держи свою тень при себе, Тадш! – оскорбленно выпалила моя мать и, обернувшись ко мне, добавила: – Не слушай эту старую рыбу. Тадш, вот ведь трепло! А теперь выслушай меня, Сов.

Как тут не выслушать! Гуир отвела меня в сторонку от остальных и заговорила серьезно и с некоторым смущением:

– Помни, это очень важно – с кем ты будешь с самого начала.

Моя голова склонилась в утвердительном кивке.

– Я понимаю.

– Нет, не понимаешь! – выпалила моя мать, позабыв смутиться. – Ты просто помни это.

– А если… ну… – сорвалось с моих уст; моя мать терпеливо ждала. – А если я, если я войду, ну, войду как женщина, то мне, ну, надо ли мне…

– А-а, – сказала Гуир. – Не беспокойся. Пройдет не меньше года, прежде чем ты сможешь забеременеть. Или зачать. На этот раз не беспокойся. На всякий случай остальные за тобой присмотрят. Они все знают, что это твой первый кеммер. Но помни, важно, с кем ты будешь вначале. Избегай, ох, избегай Каррида и Эббеча и еще кое-кого.

– Пойдем! – крикнул Дори, и мы снова выстроились в процессию, чтобы спуститься вниз и пересечь центральный холл, где все восклицали: «Хайя Сов! Хайя Сов!» – а повара били в свои сковородки. Мне хотелось умереть. Но они, казалось, все были так счастливы, так радовались за меня, что и жить мне тоже хотелось.

Мы вышли из западных ворот и через залитые солнцем сады направились к Дому Кеммера. Таге Эреб имеет общий Дом Кеммера с двумя другими Очагами Эреба; это прекрасное здание, украшенное фризами глубокой резьбы в стиле Старой Династии, сильно пострадавшее от капризов погоды за пару тысячелетий. На красных каменных ступенях вся моя семья расцеловала меня, бормоча «благослови Тьму» или «хвала акту Сотворения», и моя мать основательно подтолкнула меня в плечо – такой толчок на счастье называют «открывающим санный путь», – когда мне настала пора отвернуться от них и войти в эту дверь.

Привратник уже поджидал меня – странный с виду, немного сутулый, с бледной морщинистой кожей.

Мне стало ясно, что это и есть тот Эббеч, о котором так много толковали. Встречать его мне не доводилось, только слышать о нем. Он был привратником нашего Дома Кеммера, полумертвым – то есть человеком, находящимся в кеммере постоянно, как Чужаки.

Некоторые люди такими и рождаются. Иных можно излечить, а неизлечимые и те, кто не желает исцеления, обычно живут в Цитадели, постигая науки, или становятся привратниками. Это удобно и для них, и для нормальных людей. В конце концов, кому еще захочется жить в Доме Кеммера? Но тут есть свои издержки. Если ты входишь в Дом Кеммера в торхармене, в готовности обрести пол, и первым, кого ты встречаешь, оказывается мужчина, его феромоны тут же и на месте сделают тебя женщиной, хотелось тебе того в этом месяце или нет. Ответственные привратники, разумеется, держатся подальше от любого, кто не просил их приблизиться. Но постоянный кеммер навряд ли развивает такую черту характера, как ответственность, – равно как и пожизненные прозвища «полумертвый» и «извращенец», я полагаю, этому не способствуют. Моя семья явно не доверяла способности Эббеча держать свои руки и свои феромоны от меня подальше. Но они были к нему несправедливы. Он уважал первый кеммер в той же мере, как и любой другой человек. Он приветствовал меня по имени и показал, где я могу снять свои новые башмаки. А потом он произнес слова древнего ритуального приветствия, пятясь от меня через холл. Впервые мне довелось услышать слова, которые впредь мне предстояло услышать много-много раз в течение многих лет.