Айзек Азимов - Академия на краю гибели

Пелорат поморщился, но Тревайз (временно, по крайней мере), избавленный от того неудобства, о котором беседовал с Хироко, чувствовал себя прекрасно и благодушествовал.

— Честное слово, — сказал он, — такая жизнь имеет свои прелести. Вот люди, которые радуются жизни и у которых совсем мало забот. Погода стоит такая, какую они пожелают, еда обильна и вкусна. У них поистине золотой век, который просто не прекращается.

Тревайз почти кричал, чтобы его было слышно, Пелорат прокричал в ответ:

— Да… Только уж очень шумно.

— Они так привыкли, наверное.

— Я удивляюсь, как они могут понимать друг друга в этом бедламе.

Конечно, им обоим было трудно разобрать смысл разговоров. Странное произношение, устаревшая грамматика и порядок слов языка альфиан мешали восприятию речи, особенно в таком гаме. Им казалось, что они попали в зоопарк, где по клеткам мечутся испуганные звери.

Только после обеда они встретились с Блисс в маленькой пристройке, которая напомнила Тревайзу домик Хироко. Здесь им всем предстояло временно разместиться. Фаллом уединилась в дальней комнате и, по словам Блисс, собиралась вздремнуть.

Пелорат посмотрел на дверной проем в стене и неуверенно произнес:

— Не очень-то уютное жилье. Как же мы сможем свободно поговорить?

— Уверяю тебя, — отозвался Тревайз, — стоит нам натянуть полог в дверях, и нас никто не потревожит. Никому и в голову не придёт войти — таковы тут обычаи.

Пелорат перевел взгляд на оконные проемы.

— Нас можно легко подслушать.

— Что мы, кричать будем? Альфиане не подслушивают. Даже когда они стояли напротив окон трапезной во время нашего завтрака, они выдерживали вежливую дистанцию.

— Ты так много узнал об альфианских обычаях, — улыбнулась Блисс, — за то время, что провёл наедине с нежной маленькой Хироко, и так уверен теперь в воспитанности местных жителей. Что произошло?

— Если ты заметила, что картина моего сознания изменилась в лучшую сторону, и интересуешься причиной этого, я могу только попросить тебя оставить моё сознание в покое.

— Ты прекрасно знаешь, что Гея не тронет твоего сознания ни при каких обстоятельствах, исключая лишь опасность для жизни, и ты знаешь почему. Но я не слепая. Я могу ощутить то, что происходит на километр вокруг. Это что, неотъемлемая часть твоих космических странствий, мой друг-эротоман?

— Эротоман? Помилуй, Блисс. Второй раз за всё время! Второй!

— Мы посетили всего лишь две планеты, на которых живут нормальные женщины, и на каждой из них мы пробыли лишь несколько часов.

— Тебе хорошо известно, что на Компореллоне у меня не было выбора.

— Не спорю. Я помню, какова она была внешне. — На несколько мгновений Блисс расплылась в улыбке. — А вот представить, что Хироко сжала тебя, беспомощного, в своих мощных объятиях и сломила железной волей твоё слабое тело…

— Конечно, нет. Я сам этого хотел. Но предложение исходило от неё.

— Неужели у тебя так всегда получается, Голан? — с ноткой зависти в голосе спросил Пелорат.

— Конечно, так оно и должно быть, — усмехнулась Блисс, — женщины к нему так и льнут, не в силах противиться его обаянию.

— Хотел бы я, чтобы это было так, — вздохнул Тревайз. — Но это далеко от истины. И я рад. Есть много другого в жизни, чем заняться. Но на этот раз я действительно не сопротивлялся. В конце концов, мы были первыми людьми с другой планеты, которых когда-либо видела Хироко да, пожалуй, и любой из ныне живущих на Альфе. Я понял из того, что она не хотела обсуждать, из случайных замечаний, что Хироко предполагала, будто обнаружит у меня необычайные анатомические подробности или дождется какой-нибудь изысканной техники, но я не оправдал её надежд. Боюсь, она была разочарована.

— О! Неужели? А ты?

— Я — нет. Я бывал на многих планетах, и у меня есть определённый опыт. Оказалось, что люди есть люди, а секс есть секс, где бы всё это ни происходило. Если и есть какие-то отличия, они обычно тривиальны и часто неприятны. Каких только ароматов я в своё время не нанюхался! Одна дама так просто ничего не позволяла, пока не начинала играть громкая музыка, приправленная отчаянными воплями. Но когда она включала эту музыку, я был бессилен. Уверяю тебя, если всё складывается, будто в добрые старые времена, меня это вполне устраивает.

— Кстати, о музыке, — сказала Блисс, — после ужина мы приглашены на музыкальное представление. Очевидно, в нашу честь. Похоже, альфиане очень гордятся своей музыкой.

— Их гордость вряд ли сделает звуки музыки приятнее для нашего слуха, — поморщился Тревайз.

— Дослушай меня. Я поняла так, что гордятся они в основном тем, что играют исключительно на древних инструментах. Очень древних. Мы можем узнать что-нибудь о Земле, познакомившись с ними.

Тревайз нахмурился:

— Интересная мысль. Кстати, может быть, вы что-нибудь разузнали? Джен, ты виделся с этим… Моноли, о котором говорила Хироко?

— Да, виделся. Я проговорил с ним три часа. Хироко не преувеличивала. Непрерывный монолог. Когда я собрался обедать, он вцепился в меня и не давал мне уйти, пока я не пообещал вернуться, когда смогу, чтобы послушать его ещё.

— А он действительно сказал что-то интересное?

— Ну, он тоже, как и все, настаивал на полной и смертоносной радиоактивности Земли; на том, что предки альфиан последними покинули её и что, если бы не это, все они умерли бы. И, Голан, он так убеждён в этом, что я не мог не поверить ему. Я пришел к выводу, что Земля в самом деле мертва и что все наши поиски оказались в итоге бесполезными.

79

Тревайз опустился на стул, глядя на Пелората, сидящего на узкой койке. Блисс встала и молча посмотрела по очереди на мужчин.

— Позволь мне судить, бесполезны были наши поиски или нет, Джен, — смог наконец выговорить Тревайз. — Лучше скажи, что натрепал тебе этот болтун, но только покороче.

— Я делал пометки по ходу беседы. Это помогло произвести на старика впечатление ученого, но мне нет нужды заглядывать в них. Его речь была непрерывным потоком сознания. О чём бы он ни заговорил, это тут же напоминало ему о чём-то ещё, но, конечно, я потратил бы всю жизнь, пытаясь переварить эту информацию в поисках надежных и состоятельных сведений, так что моя задача сейчас — суметь преобразовать длинные и бессвязные рассуждения…

— Во что-нибудь столь же длинное и бессвязное? Ближе к делу, Джен, дружище, — вежливо перебил его Тревайз.

Пелорат откашлялся и продолжил: