Дмитрий Грунюшкин - За порогом боли

– А какое это имеет отношение ко мне?

– Потерпи. Автомат и пистолет ОМОНовца исчезли…

– Кстати, – перебил Макс. – Этот лейтеха тоже что-то нехорошее делал.

– Ты про несчастную девочку? Да, лейтенант не успел. Видимо, к ней приставали, он хотел помочь, но был предательски убит. А потом и девочку застрелили, чтобы избавиться от свидетеля, – голос из темноты звучал насмешливо.

Макс хотел что-то сказать, но только зло закусил губу.

– Далее, – спокойно продолжал чекист, – спустя несколько дней тебя принимали у Сержанта.

Макс вытаращил глаза.

– Ну, что ты так удивляешься? Ты когда родился?

– Наседка! – догадался Макс.

– «Наседка» – это «камерное» выражение. На воле это называется «внештатный сотрудник».

– Все равно – стукач.

– Ну, называй, как тебе нравится. Так или иначе, факт остается фактом – ты там был. Видишь, твоя и «афганская» линии уже пересеклись. Продолжать?

– Да, пожалуйста. Очень интересно.

– Буквально в тот же вечер в баре «Василек» произошло настоящее сражение, в ходе которого были убиты три бандита и четверо ранены, один из которых позже умер в больнице. Стреляли из одного пистолета. Стреляли красиво, мастерски. И что интересно, из пистолета того самого ОМОНовца. У нас есть образцы гильз и пуль всех милицейских «стволов». После опроса выяснилось, что это был парень, среднего роста, русоволосый. Приметы, конечно, не ахти. Тем более, что барменша, которая была ранена там же, говорила что-то про рыжего хромого мужичонку. Смех. Трудно поверить, что это кто-то из «афганцев». Ни один из них, если он не контуженный, не сунется в «Василек». Там не их вотчина. Тем более, один.

Через несколько дней снова убили нескольких «пятаков». На этот раз, возле рынка. Там видели «Саланговский» УАЗик и стреляли из другого «ствола». Но с чего бы это «афганцам» мочить «пятаков», когда у них уже назревала война с «гордеевцами»?

Макс поразился осведомленности Юрия Николаевича.

– Если это «афганцы» порешили «пятаков», то чего же «пятаки» молчат? – поинтересовался Макс. – Помогли бы Гордею.

– А они не знают, – засмеялся Юрий Николаевич. – Это я знаю, а не они. Я больше чем уверен, что ты был и там, но в этом случае пока не могу доказать. Но не будем отвлекаться. Вчера ночью были убиты четыре «болта». Они поплатились за свою жадность. Решили подобрать чужого клиента, пока Гордей занят. Проще всего было бы предположить руку «гордеевцев», если бы не одно обстоятельство…

– Какое?

– Все тот же ОМОНовский «ствол».

– Сказки, – почти весело сказал, уже сдавшийся было Макс. – Вы провели экспертизу за одну ночь?

– Умен, – одобрительно хмыкнул все еще невидимый чекист. – Провинциальной милиции, действительно, нужно, в лучшем случае месяц, чтобы получить результаты. Но, во-первых, мы не милиция. А во-вторых, у этого пистолета очень характерный дефект бойка. Его видно сразу и невооруженным глазом.

– Так почему же вы решили, что это я?

– Логически. Свел все линии в одну, добавил сюда белую «восьмерку», которую видели вчера возле твоего дома, на дороге, ведущей от РСУ к центру, и на выезде из города. И получил то, что искал. Твою кандидатуру.

– Шерлок Холмс! – Макс похлопал в ладоши и язвительно спросил. – И давно результаты дедукции стали у нас аргументами для органов? Ваши умозаключения не примет даже сельский суд.

– Верно, – голос Юрия Николаевича стал жестче. Он встал из-за стола, оставаясь, по-прежнему, в тени. – До сегодняшнего дня мои аргументы не стоило и выеденного яйца. Когда я отдавал приказ взять тебя… Вернее, позвать тебя на беседу, – поправился он, – я рассчитывал получить более веские доказательства. И я их получил.

– Ну, и что же это за доказательства?

В гробовой тишине Юрий Николаевич положил на стол какой-то предмет и толкнул его по полированной поверхности.

Макс почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. «Конец», – подумал он, глядя на лежащий перед ним пистолет, и опустил голову. Он был настолько самоуверен, что забыл во время драки в туалете, что у него был пистолет и даже не заметил, когда его у него забрали.

– Нокаут, – констатировал Юрий Николаевич. Макс оправился через минуту:

– Можно еще вопрос?

– Слушаю.

– Почему этим делом занялась госбезопасность, а не МВД?

– МВД этим тоже занимается, – успокоил его чекист. – А нам всегда интересен человек, который причастен к появлению одиннадцати трупов.

– Одиннадцати?!! – поразился Макс.

– Я не говорю, что все они твои лично, но, так или иначе, ты причастен ко всем.

– Это «вышка»? – спросил Макс, чувствуя, как что-то сдавливает грудь, мешая выговорить эти слова.

– Не знаю. Это зависит от того, к какому итогу мы придем в результате разговора.

– Что вы хотите? Хочу предупредить, стучать я не буду.

– И не надо. Я хотел только спросить …

– Да?

– Почему ты на это пошел? Ведь ты журналист, а не убийца. Для вас это не характерно. Инстинкт стаи здесь не подходит – ты одиночка. Что же?

– Во-первых, – подумав, начал Макс, – я не считаю себя убийцей. Скорее уж тогда, охотник. Я не испытываю угрызений совести, стреляя в эту мразь. А почему я на это пошел? Случай. Он дал мне в руки оружие, он свел лицом к лицу с этой стаей, не оставив выбора. Вернее, выбор был, но очень скудный. Помните: «Кто я, тварь дрожащая или право имею?»

– А ты помнишь, чем кончил Раскольников?

– Вы имеете в виду угрызения совести или каторгу?

– И то и другое.

– Он был слабак. Типичный интеллигент 19-го века. Тюкнуть топором противную старушонку, потому что она ему жить мешала – это не подвиг. Это низость. Он и этого толком не смог. Он испугался. Не было бы страха – не оставил бы следов. Не был бы трусом – выбрал бы противника подостойней. Был бы противник покруче – не грызла бы совесть. А если бы не грызла совесть и не было бы следов – не было бы и каторги.

– Класс! – чуть не захлопал в ладоши Юрий Николаевич. – Мне кажется, ты все через чур упростил, и тем не менее, я думаю, мы договоримся.

– О чем? – снова насторожился Макс.

– Ты будешь смеяться, но мне нужна твоя помощь.

– Не понял! – вытаращил глаза Макс.

– А что тут не понимать? Как и всякая государственная организация, не смотря на нашу репутацию, мы связаны по рукам и ногам удавкой, имя которой – закон. Я не могу, в отличие от тебя, делать то, что хочу. Если бы нам позволили, от всех этих кодл со «стволами» даже воспоминаний бы не осталось уже через месяц. Одни кресты на кладбищах, и то только для избранных.

– Ну-у, до Михал Сергеича у вас было время навести порядок.

– У нас были другие задачи, и, поверь мне, с ними мы справлялись.