Андрей Столяров - Послание к коринфянам

Их опущенных лиц видно не было.

– Эй!.. – снова сказал Президент.

Ни одна из сидящих фигур не пошевелилась, а когда он, вытянув свободную руку и уже сам пугаясь молчания и темноты, тронул ближайшую из них за плечо, то он вдруг, как потерявший равновесие мешок с картошкой, очень мягко и очень безжизненно повалилась на пол, а ударившись, словно бы – разъединилась на части.

Президент отшатнулся.

Он уже чувствовал сквозняк холодного зимнего воздуха, тянущийся по ногам, и, пройдя через комнату, выглянув затем в коридор, обнаружил, что двери, ведущие в сад, распахнуты настежь: в черно-белом контрастном проеме их виднелась дорожка, усыпанная гравием, и какие-то суставчатые голые прутики, точно живые, дергающиеся от резкого ветра.

Что-то японское было в этой картине: гравий и прутики.

– Так-так-так, – негромко сказал Президент.

Смутить его было нелегко, однако он понимал, что внешняя охрана, скорее всего, тоже вырублена, об этом свидетельствовало отсутствие света в саду и прожекторов, обычно вспыхивающих время от времени за оградой дачи. И правительственная связь, по-видимому, также не работала. То есть, он остался один. Хорошо еще, что луна – светила. Ему было очень не по себе. Тем не менее, он заставил себя перебежать на цыпочках по коридору и закрыть наружную дверь. Автоматический замок в ее толще тихонько щелкнул. Надо было немедленно уходить отсюда, только, разумеется, не через дверь, которая уже была кем-то подготовлена, а через окно – туда, где лес подступал вплотную к ограде. Самое трудное выбраться на шоссе, а там уж он поймает какую-нибудь машину.

Президент перевел дыхание и уже хотел – также, на цыпочках – осторожно отойти от двери, когда из сада вдруг донеслись отчетливые приближающиеся шаги. Это были именно шаги: характерное, однообразное поскрипывание гравия. И сразу же стало ясно, что бежать никуда не надо, все решится здесь, сейчас, строго между ними обоими. Впрочем, Президент и не мог бежать – в теле его была какая-то звенящая пустота, он, был даже не в состоянии набросить на дверь металлическую цепочку, лишь стоял и слушал, как скрип гравия сменяется скрипом половиц на крыльце, как вдруг раздается откуда-то протяжное кошачье мяуканье, и как затем спокойный и странно-веселый голос с уверенностью произносит:

– Я пришел!..

Он не мог пошевелиться, но все же каким-то чудом поднял затекшую руку с пистолетом и, нажав на курок, с удивлением увидел рваную страшную дыру, мгновенно появившуюся в обивке. Самого выстрела он почему-то не слышал, но, ничуть не раздумывая, нажал на курок снова, – и стрелял, и стрелял до тех пор, пока не кончилась вся обойма…

6. БЕГСТВО В ЕГИПЕТ

Советник был молод, сухощав и чрезвычайно сдержан. Ни слова не говоря, он пожал руки обоим мужчинам, с волнением встречавшим его, и, даже не обернувшись на вертолет, лопасти которого снова начали набирать ускорение, зашагал через луг к машинам, вразнобой поставленным на шоссе: начальник городской милиции взял под козырек еще издали. А когда Советник приблизился к дороге и, легко перепрыгнув через канаву, выбрался на обочину, прибитую недавним дождем, то начальник милиции, искажая лицо непривычной для себя улыбкой, с деревянным подобострастием произнес:

– Погода-то какая… Говорю: с погодой вам повезло, товарищ генерал!..

Он, по-видимому, рассчитывал, что Советник пожмет ему руку, так же как и всем остальным, и даже начал поднимать ладонь с короткими сильными пальцами, однако Советник, лишь на секунду задержав на нем взгляд внимательных глаз холодно и равнодушно ответил:

– Я не генерал, – после чего согнулся и сел на заднее сиденье машины, положив на колени «дипломат» и спокойно, без всяких эмоций глядя перед собой. Больше он ничего не добавил, а на вопрос мэра: «Все в порядке? Поехали»? – просто кивнул, даже не повернувшись и, хотя бы из вежливости, не посмотрев на говорящего.

Такое начало обескураживало, и начальник милиции, растерянно потоптавшись на месте, как-то очень по-детски развел руками, а потом обиженно затрусил к канареечно-желтой патрульной машине, стоящей несколько поодаль и исполняющей, видимо, функции сопровождения.

– Зря вы так, – вдруг огорченно сказал мэр.

– Что зря? – после паузы переспросил Советник.

– Вообще – зря, Петр Николаевич…

Тогда Советник все-таки повернулся и посмотрел на мэра. Скучное начальственное лицо ничего не выражало, не дрогнула на нем ни одна жилка, но мэр тут же сник и заторопил окаменевшего водителя: Трогай!.. Трогай!.. – а когда машина набрала ход и помчалась меж ярких летних лугов, обрызганных желтыми одуванчиками, то собравшись с силами, добавил – уже другим, официальным тоном:

– Мы подготовили вам гостиницу, разумеется – «люкс», гостевую квартиру в здании горисполкома, квартиру в обычном доме: две комнаты, центр города, и небольшую дачу в пригородной зоне. Извините, но из телеграммы не было ясно, что именно вам потребуется…

– Мне потребуется квартира в обычном доме, – объяснил Советник.

– Квартира в вашем распоряжении…

Более ничего сказано не было, – минут через пятнадцать машина подъехала к зданию горисполкома, они поднялись на второй этаж, и только там, в кабинете мэра, когда был подан чай с бутербродами и конфеты в роскошной коробке, когда были наглухо закрыты все двери, а секретарша предупреждена, что пускать никого не следует, Советник взялся за спинку стула, стоящего перед ним, и, отвергая радушную, приглашающую сесть жестикуляцию мэра, произнес казенным, скрипучим и неприятным голосом:

– Господа, я привез вам совершенно секретное правительственное распоряжение.

После этих слов мэр перестал улыбаться и немного ссутулился, будто на плечи его лег невидимый груз, а начальник милиции, наоборот, распрямился и, как ванька, завертел головой. Сельское простое лицо его вдруг налилось кровью. Только лейтенант ГБ никак не отреагировал: молча сидел и ждал, что последует дальше.

Дальше последовало вот, что: Советник изложил директивы – пункт за пунктом, достаточно монотонно, но чем дольше он говорил, тем большее напряжение ощущалось в кабинете. Словно становилось нечем дышать. А когда он закончил, то мэр даже развел руками от возмущения:

– Ну это уж слишком… Сумасшествие какое-то… Вы уверены, господин Павлинов, что эта болезнь так опасна?..

И начальник милиции добавил – вдруг тоненьким бабьим голосом:

– Народ нас не поймет.

Затем произошла некоторая дискуссия. Мэр придерживался той позиции, что означенные меры очень жестоки, бесчеловечны и отдают временами тоталитаризма, которые, слава богу, уже позади, а начальник милиции, напротив, считал, что данное мероприятие осуществить можно, только объяснять его надо как-то иначе, а то что – болезнь, подумаешь, болезнь, чем мы только за последнее время не болели… Они даже поспорили, мягко препираясь друг с другом. Все это было пустое. Советник и не думал в чем-либо убеждать. Он просто дождался, пока они выскажутся и замолчат, а тогда, нагнувшись, спросил с равнодушной угрозой: