Брайан Стэблфорд - Земля обетованная

— Девушка была индрис, — сказал Майкл. — Но это только слух.

— Что такое индрис? — вежливо осведомился я.

— Мне кажется, вы назвали бы это идолом.

— Девушка была богиней? — Я был несколько ошеломлен.

— Не настоящей богиней, — пояснил Майкл. — Фальшивой.

— Девушка была фальшивой богиней, — повторил я — только чтобы убедиться, что правильно понял. — Что это значит? Мне кажется, это может объяснить поведение женщины.

— Этого я не знаю, — ответил он. Вот так! Сначала он между делом делится со мной этим слухом, а потом не имеет понятия, какое этот слух может иметь значение!

Я уже проделал слишком большую мыслительную работу, и поэтому сдался.

Конец нашего разговора поставил под сомнение все мои предыдущие рассуждения и умозаключения. Теперь я уже больше не был уверен, правильно ли я интерпретировал то, что он пытался мне сообщить. Я вынужден был признать, что при всем старании понять Майкла я потерпел поражение на всех направлениях. И этим мне придется удовольствоваться, пока не придет новое мгновенное просветление. А оно, может быть, не придет никогда. То-есть, значит есть некоторые чуждые расы, совершенно непонятные человеческому разуму. Это вполне возможно. Наш разум ограничен. Мысль, что есть раса, которую мы не можем понять, в то время как она нас понимает очень хорошо, раздражала. Плюс к этому эта раса находилась на довольно примитивном уровне. И что из этого? — спрашивал я себя.

Это было для меня слишком. Я дал своему измученному мозгу передышку. Некоторое время я получал удовольствие от того, что разбивал пинками на куски растения и изучал чудовищные стволы деревьев. Мне пришла мысль, что, возможно, за деревьями я не видел леса. Я был слишком близок к проблеме. И я был бы очень благодарен за разговор с Чарлотом, который бы устранил путаницу в моих мозгах.

После того, как мы поели и я немного заполнил пустоту в моем желудке, я решил втянуть в разговор Линду и выяснить, чего она не знает.

— Насколько высок уровень преступности среди анакаона? — начал я.

— Никаких преступлений нет, — объяснила она. — Анакаона очень честный народ.

— Даже если ими злоупотребляют?

— Ими не злоупотребляют.

— Ими злоупотребляли.

— Никаких преступлений не было. Вообще никаких трудностей.

— Как вы это объясняете?

— Для этого не нужно объяснений. Это факт. Для преступлений нужны объяснения, а не для их отсутствия.

Это показалось мне негативной позицией и очень удобным оправданием незнания, но я не стал себя утруждать высказыванием этого.

Вместо этого я спросил: — Кто такой или такая индрис?

— Анакаонское предание.

— У анакаона сложная мифология?

— У диких — да. У тех же, что примкнули к семьям «Зодиака», уже утеряны ее последние следы. Но, может быть, они рассказывают исключительно в узком кругу.

Мне показалось очень странным, что человек, утверждавший, что он является антропологом чуждых рас, проявляет в этом пункте такую неуверенность. Отсюда можно было сделать вывод, что Линда Петросян знала об анакаона ни на йоту не больше меня. Она была знакома с тем, что они делали, но что они думали — для нее было книгой за семью печатями.

— О чем говорится в сагах об индрис?

— Индрис — скорее в единственном числе, чем во множественном. Слово заимствовано из нашего языка, чтобы обозначать отдельное существо или совокупность существ или предметов, которым когда-то поклонялись.

— Когда-то?

— Судя по легенде, индрис были живыми существами. Они, должно быть, давно вымерли и сейчас являются фальшивыми богами.

— А какая вера вытеснила веру в индрис?

— Никакая.

— Никакая? — Мне показалось невероятным, что раса отмела группу богов, не найдя вместо них ничего взамен. На таком примитивном уровне это было почти немыслимо.

— Анакаона сейчас, кажется, свободны от всяких суеверий.

Над этим я раздумывал несколько минут. — Вы уверены, — медленно сказал я потом, — что было время, когда анакаона считали индрис настоящими богами?

— Конечно, — ответила Линда. — Они не рассматривали бы их как богов, если бы с самого начала знали, что это фальшивые боги, верно ведь?

Я вынужден был признать ее правоту.

— Это, кажется, Майкл рассказал вам об индрис? — осведомилась она.

— Вы знали об этом слухе? — ответил я вопросом на вопрос.

— Да.

— Но вы сочли это недостаточно важным, чтобы упомянуть об этом нам?

— Да, именно так. Это смешно.

— И все же я охотно узнал бы, с чего начался этот слух и по какой причине был пущен.

— Этого я не знаю.

— Премного вам благодарен.

— Если бы я сочла это важным, я бы вас проинформировала. Но для этого не было повода. Я совсем ничего об этом не знаю, и это не более, чем бессмыслица. Если его пустили дикие анакаона, я не могу себе представить, как они вообще пришли к этой идее, разве только ваша похитительница детей вбила ее им в головы.

— Она не моя похитительница детей, — запротестовал я. — И я при всем желании не могу придумать причины, по которой они должны были бы утверждать нечто такое, разве что…

— Разве что? — спросила Линда.

— Это могло быть правдой, — сказал я.

В отношениях между Максом и Данелем были некоторые трения. Но не потому, что Данель был необщительным. Как и все анакаона, Данель был тоже душой кооперативен. Да и Макс не показывал сверх необходимого, что он недолюбливает анакаона. Все дело было просто в их противоречивых ролях. Если это можно было бы назвать войной, то это была холодная и бескровная война.

По-моему, Данель бросал легкую тень на ту сияющую картину, которую набросал себе Макс об анакаона и об идеальной расе, с которой можно делить планету. Я бы охотно как-нибудь поговорил с самим Данелем или с Мерседой, так как чувствовал, что они могли бы представить всю эту историю в другом свете.

Но я мог только говорить о Данеле — с Майклом, с Линдом и Максом. Забравшись тем вечером в нашу палатку, мы с Максом приняли перед сном по глотку для успокоения. То, что он предложил мне выпить из своего личного запаса спиртного, пробудило во мне впечатление, что он сейчас готов до известной степени принять меня. Может, он понемногу оттаивал. И все-таки он не стал мне от этого приятнее. Ненамного, во всяком случае.

— Вы в не очень хороших отношениях с Данелем? — спросил я. Представления Макса о личной беседе ничего мне не говорили, и поэтому я подумал, что смогу сразу же затронуть интересующий меня пункт.

— Я терпеть его не могу, — твердо сказал Макс.

— Почему?