Ярослав Смирнов - Цитатник бегемота

— Это… в Египте, что ли, бог такой?

— Ага, — подтвердил толстяк и кинул в рот сочную виноградину.

— Так что же, Александр Филиппович этот- правда сын бога? — саркастически спросил Иван.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил его собеседник.

Иван не ответил.

— Кстати, — произнес толстяк, — имей в виду, что весь путь, и туда, и обратно, ты должен пройти за двенадцать ночей, иначе…

— Что?

Толстяк довольно сердито посмотрел на Ивана, но потом улыбнулся.

— Ну правда, не знаю я, — довольно добродушно сказал он. — Может, ты сгинешь навсегда, может, во что-то превратишься. Может быть, погибнет этот мир… или тот, откуда ты пришел… а может быть, вообще ничего такого не произойдет. Или, во всяком случае, никто ничего не заметит.

— Гм… — произнес Иван. — И ради этого я нарушил приказ начальства, ушел со своего поста…

— Это лысый черт этот — тебе начальство? — хмыкнул толстяк.

— А что? Я, может быть, без пяти минут штурмбаннфюрер…

— Ты-то может быть, — снова хмыкнул толстяк. — А при чем тут этот твой… как его…

— То есть? — насторожился Иван.

Толстяк посмотрел на него и вдруг осклабился.

— Ладно, — сказал он. — Успокойся, ты его еще увидишь, конкурента своего. Его… или кого-нибудь похожего на него. Много их тут… таких бродит.

— Не понял, — сказал Иван честно. Толстяк махнул рукой.

— Ерунда. Сам разберешься. Ты, главное, слушай вот что: обязательно надо пройти за двенадцать ночей все двенадцать уровней…

— Каких еще уровней? — перебил его Иван. Толстяк замялся.

— Ну… каких. Разных. Некоторые будут явно обозначены, некоторые будешь преодолевать нечувствительно. Пожалуй, тут все дело в числах… а может, нет. Да и обстоятельства могут меняться.

— Спасибо за ценные советы, — язвительно сказал Иван.

— Пожалуйста, — с готовностью ответил толстяк. — Главное — обязательно добудь то, зачем сюда пришел.

— Что же именно? — Потом узнаешь. Иван вздохнул.

— Хорошо, — кротко произнес он. — А что я там увижу и как мне себя там вести? Толстяк развел руками.

— Эка ты, братец, загнул. Все от тебя зависит! Вот сейчас, к примеру, ты меня видишь таким, каким хочешь видеть, а не таким, какой я есть на самом деле. Ты что думаешь, боги должны быть обязательно с бородами или хотя бы иметь достаточно респектабельный вид? Да ничего подобного! Это вы сами себе все напридумывали — чтобы понятнее было. Разложили все по полочкам, сплошные иллюзии… Солипсисты навыворот- все равно солипсисты… Иван выслушал эту белиберду не моргнув глазом. Помолчали, прислушиваясь к журчанию воды, бьющей из фонтана.

— Ну хорошо, — сказал Иван. — А почему именно я?

— Да вот потому что, — раздраженно произнес толстяк. — Не я тебя выбирал… Почему, почему… А почему не ты? А почему камень тяжелый, а вода мокрая? Ты еще о смысле жизни спроси! — И спрошу, — упрямо сказал Иван.

Толстяк посмотрел на него с сожалением.

Опять помолчали.

— Ладно, — бодро сказал Иван, поднимаясь с ложа. — Куда прикажете?

— Вон туда. — Толстяк вяло махнул рукой в ту сторону, откуда Иван пришел. — Иди и не рассусоливай. Ты все-таки солдат, и не из худших… да и бессмертный вдобавок.

— Как это? — не понял Иван.

— Ну, во всяком случае, в данный момент. Уровень-то нулевой. Ничто. Пустота. Вечность. Ничего еще не было.

Иван посмотрел на него, потом заглянул в бассейн.

Вода была чистой и совершенно прозрачной, а на дне бассейна Иван увидал какие-то тряпки, битую посуду, ржавые железяки, новехонькие дорогие украшения… чьи-то кости, лошадиный гладкий череп, золотые монеты…

Он отвернулся и пошел. В стене появилась дверь. Иван подошел к ней, обернулся и поглядел назад.

— Да, а как тебя зовут, собственно? — спросил он у хозяина.

Тот грустно усмехнулся.

— Нергал.

Иван покопался у себя в памяти.

— Нергал, — задумчиво повторил он. — Начальник местной преисподней, что ли? Какой-то ты… не очень грозный.

Нергал хмыкнул.

— А какая тебе разница, как я выгляжу? — спросил он. — Внешность ведь так обманчива…

— Ну, все-таки…

— Я что, кажусь не совсем настоящим?

— Честно говоря… да, — признался Иван. — И все тут какое-то фальшивое. Престидижитация. Ловкость рук. Неинтересно.

Толстяк погладил лысину и поднялся с ложа.

— Ну, хочешь, посмотри на такой фокус, — предложил он и вдруг оскалился.

В зале потемнело. Белые стены стремительно покрылись отвратительного вида коростой, сочащейся зеленоватым гноем. Отчаянно завоняло чем-то гнусным, и резко, с завыванием подувший ветер разнес вонь по всему свету. Из бассейна полыхнуло огнем, и он развалился на куски с неописуемым грохотом. Налетевший вихрь сорвал одежды с толстячка: по его круглому розовому липу пробежала трещина, и он лопнул, как воздушный шар; только лоскуточки кожи полетели в разные стороны.

Из ошметков оставшегося лежать гнусной кучей на полу мяса наружу поперло что-то скользкое и противное на вид: оно росло и росло, покрываясь быстро жесткой чешуей и бурой щетиной. Стремительно поднимаясь к потолку, на ноги встал чудовищный монстр: глаза его, наполненные осмысленной злобой, горели, как две полные луны; пасть его Украшали огромные желтые клыки, с которых капала пенящаяся слюна, когтистые-трехпалые руки были как два телеграфных столба.

— Ну как? — проревел монстр и лихо пыхнул едким огнем.

— Впечатляет, — согласился Иван. — Очень противно. В жизни ничего подобного не видел.

Он помахал хлебосольному хозяину рукой и вышел вон из зала.

Гром и рев за спиной стихли — как обрезало. Иван оказался в некоем пространстве, не имеющем границ: ни верха, ни низа, ни каких-либо стен. Все вокруг было залито светом, не слишком ярким и не слишком тусклым. То есть просто свет — и ничего больше.

Сердце куда-то ухнуло, Иван на секунду ослеп. Странное ощущение пронизало его с ног до головы. Безмятежность, покой, необъяснимое чувство уверенности в… чем-то. Сталь и кулак, огонь и ветер… а потом — тоска и легкое сомнение.

Это длилось мгновение, потом снова появилось привычное пространство — со своеобычными чувствами и мироощущением. Иван огляделся.

Зал, если, конечно, это был именно зал, видимых границ не имел. Над головой клубились темные, почти черные облака, под ногами была соответственно совсем черная земля. А может, и не земля, а пепел — поверхность казалась совсем ровной, без холмиков и трещинок. Сочетание чистого света, льющегося ниоткуда, и черноты верха и низа придавало окружающему довольно унылый серый вид, и уже ничего чистого совсем не оставалось.