Брайан Олдисс - Весна Гелликонии

Заключенный лежал, растянувшись на полу в луже воды. Его голова и щека кровоточили.

Он угрюмо взглянул на вошедшего, затем, не меняя выражения лица, снова опустил голову.

Юлий с состраданием смотрел на разбитую голову, покрытую кровью. Присев на корточки рядом с юношей, он поставил лампу на пол, покрытый нечистотами.

— Пошел вон, монах, — прорычал юноша.

— Я помогу тебе, если смогу.

— Ну да, как же. Лучше оставь меня в покое.

Они некоторое время оставались в том же положении, не двигаясь и не говоря ни слова. Кровь медленно капала с головы заключенного в лужу.

— Тебя зовут Усилк, не так ли?

Ответа не было. Исхудавшее лицо было обращено к полу.

— Твоего отца зовут Киале. Он живет в Вакке.

— Оставь меня в покое.

— Я хорошо его знал. И твою мать тоже. Она присматривала за мной.

— Я тебе что сказал… — с неожиданной прытью юноша бросился на Юлия. Удары его были довольно слабы. Юлий покатился по полу, стряхнул с себя юношу и вскочил, как асокин. Он хотел броситься в нападение, но усилием воли сдержал себя. Не говоря ни слова, он забрал лампу и вышел.

— Это опасный тип, — сказал ему Дравог, ухмыляясь при виде взъерошенного Юлия. Юлий удалился в часовню и принялся молиться Акха, равнодушно взирающему невидящими глазами.

Как-то на рынке Юлий услышал легенду, впрочем известную всем священникам Святилища, о неком черве.

Червь был послан на землю Вутрой, злым богом небес. Вутра поместил червя в лабиринт в священной горе Акха. Червь был очень длинным. В обхвате он равнялся галерее. Он был покрыт слизью и легко скользил по темным проходам. Слышно было только его дыхание, выходящее из дряблого рта. Он пожирал людей. Происходило это всегда неожиданно: только что все было спокойно, затем человек слышал дыхание — а через секунду уже бывал проглочен.

Что-то вроде червя Вутры копошилось сейчас в голове Юлия. Он не мог не видеть ту пропасть, которая разделяла то, что они проповедовали, и то, что делали люди во имя Акха. Дело было не в том, что проповеди были слишком благочестивы, наоборот, их отличала голая практичность, где подчеркивались долг и служение в широком смысле. Да и жизнь была не так уж плоха. Юлия беспокоило только то обстоятельство, что жизнь находилась в противоречии с проповедуемыми взглядами.

Ему вспомнилось то, о чем говорил отец Сифанс:

— Не только добродетель и святость побуждают людей служить Акха. Очень часто это заставляет делать грех, который лежит на душе.

Это означало, что многие священнослужители были убийцами и преступниками — они были ничем не лучше заключенных. И все же они были поставлены над заключенными. Они имели власть.

Юлий с мрачным видом исполнял свои обязанности. Он стал меньше улыбаться. Он не чувствовал себя счастливым в роли священнослужителя. Ночи он проводил в молитве, а днем был погружен в свои мысли. И при каждой возможности пытался установить контакт с Усилком.

Но тот избегал его.

Наконец срок службы Юлия в зоне Наказания был закончен. Перед тем, как перейти на работу в Службу Безопасности, он должен был провести определенное время в размышлениях. Силы Безопасности, которые были составной частью милиции, привлекли его внимание, когда он работал в камерах. В его душе зародилась опасная мысль.

Пробыв лишь несколько дней в Безопасности, Юлий почувствовал, как червь Вутры зашевелился в лабиринте его мозга с небывалой силой. Ему было поручено присутствовать при допросах и пытках, благословлять умирающих. Юлий становился мрачнее день ото дня. И наконец начальники предоставили ему возможность самостоятельно вести дела.

Допросы были до смешного просты, поскольку существовало лишь несколько категорий преступлений. Люди занимались мошенничеством или воровством, или были уличены в ереси. Или их ловили в тех местах, куда было запрещено ходить. Или же они замышляли революцию. Именно в последнем преступлении обвинялся Усилк. А некоторые даже пытались убежать в царство Вутры, во внешний мир. Именно сейчас Юлий понял, что темный мир был подвержен своего рода болезни: всем, находившимся у власти, мерещилась революция. Эта болезнь была порождена тьмой, и именно она была причиной того, что жизнь в Панновале была подчинена многочисленным мелким законам. Население Панновала насчитывало почти семь тысяч человек, и каждый, включая и священнослужителей, был вынужден вступать в какую-либо гильдию или орден. Каждое общежитие было наводнено соглядатаями, которым так же не доверяли и среди которых были свои шпики. Темнота порождала недоверие, и некоторые жертвы этого недоверия с виноватым видом представали перед братом Юлием.

Юлий отлично справлялся со своей работой, хотя и ненавидел себя за это. У него было достаточно личного обаяния, чтобы усыпить бдительность жертвы, и достаточно ярости, чтобы вырвать у нее признание. Вопреки самому себе, он почувствовал профессиональный вкус к работе. И он вызывал У силка к себе только тогда, когда стал чувствовать себя увереннее.

В конце каждого рабочего дня в пещере Латхорн шло богослужение. Для священнослужителей присутствие было обязательным. Сотрудники милиции могли присутствовать по желанию. Акустика в Латхорне была превосходной. Хор и музыка заполняли собой все пространство под сводами. Юлий в последнее время увлекся игрой на флуччеле и вскоре стал довольно искусно играть на этом инструменте. Флуччель была размером с его ладонь, но она превращала его дыхание в высокую музыкальную ноту, которая взмывала вверх, под своды Латхорна, и парила там подобно чилдриму. Вместе с нею, под звуки «Покрытые чепраком», «В его тени» и любимой «Олдорандо», взмывала вверх и парила там и душа Юлия.

Однажды после богослужения Юлий покинул Латхорн с новым своим знакомым, сморщенным жрецом по имени Бервин. Они шли по склепоподобным переходам Святилища, изучая пальцами новый рисунок на стене, сделанный недавно братом Килиндаром. Вышло так, что они наткнулись на отца Сифанса, распевающего гнусавым голосом псалмы. Бервин вежливо откланялся, и Юлий остался с отцом Сифансом.

— У меня тяжело на душе после рабочего дня, отец. Я отдыхаю только на богослужении.

По своей привычке Сифанс ответил уклончиво.

— Отзывы о твоей работе превосходны, сын мой. Тебе следует продвигаться вперед по служебной лестнице. Я помогу тебе в этом, насколько могу.

— Ты очень добр ко мне, отец. Я помню, что ты говорил мне, — он понизил голос, — о Хранителях. Это организация, в которую можно вступить добровольно?

— Нет, я же говорил, что туда тебя могут лишь выбрать.