Анвар Абиджан - Аламазон и его пехота

Вскоре на площади остались только Аламазон и отряд. Жители махалли Джанджал с криками гнались за беглецами, — размахивая палками, и отводили душу, молотя стражников и сыщиков, которые попортили им немало крови. Остальные ворвались во дворец, вытаскивая оттуда запрятавшихся в страхе царедворцев.

Когда наступило утро, на площадь, где под стражей сидели Грязнуля Первый и его злобная мать, а вокруг них придворные, пришел Хумо Хартум. Тут же обнаружилось, что призрак пророка Мадумара исчез вместе со своей гвардией. Исчезли и «священные ослы», которые своим ревом всполошили всю страну.

Не было нигде и Бурбулита. Войско Змеиной пещеры во главе с Надимом Улугом и принцем Ферузом, вошедшие в Пламенную провинцию, встретили только разрозненные и жалкие остатки былой армии владыки.

ГДЕ ЖЕ АЛАМАЗОН?

Утром было объявлено, что отныне Юлдузстан становится единой страной и время грязи и нечистоплотности кончилось.

Если в это утро кто-нибудь вздумал бы проехать из конца в конец пещеры «Пламенная», то увидел бы, что во всех прудах, саях купаются люди. Женщины полощут белье и домашние принадлежности, и везде, как флаги, белеют чистые простыни, скатерти, полотенца.

Все мочалки, годами хранившиеся тайно и с большим риском для владельца, были пущены в дело.

На фоне чистых, сияющих радостью лиц особенно мрачными казались серые и пятнистые от грязи лица придворных и самого Грязнули Первого — в грязной чалме, в халате, покрытом жирными сальными пятнами. Ишмата по просьбе Хумо Хартума выпустили, и он вволю наплавался в сае. Одно только огорчало его — где же Аламазон?

А площадь шумела и бушевала. Решали, что теперь делать с бывшим правителем и его придворными.

— В темницу их! — слышались крики.

— Да, пусть посидят там, где мучилось столько людей!

— Отдайте их в наше распоряжение, — просили жители махалли Драчунов. — Мы живо стрясем с них лишний жир!

Грязнуля Первый, уткнувшись в подол матери, жалобно заплакал.

— Плачешь теперь, — кричали ему. — А сколько плакали наши дети?

Хумо Хартум, подойдя к людям, толпившимся вокруг падишаха и его слуг, поднял руку в знак того, что он хочет говорить.

— Тише! Хумо Хартум хочет говорить! — раздались крики. Несмотря на то, что последние годы старик жил в нищете, простые люди уважали его, помня, сколько добра было сделано им в давние годы, когда он был главным визирем.

— Нам всем было очень трудно в эти годы, — скорбно начал он. — Но подумайте каждый и скажите себе: а нет ли здесь и нашей вины? Стоило неразумному младенцу захотеть самого невероятного — и мы приняли это, жили в грязи, а ведь наш народ во всех своих поколениях чистоту любил и отдавал ей должное. Что из того, если поддерживали этого младенца жестокие и злые люди? — он оглянулся, словно ища Бурбулита, но его нигде не было видно.

— Мы — народ. Нас много, а их, — он показал на стражников, — всего горстка, их и придворных, которые жирели на труде народа и его крови. Так дальше быть не может. Нельзя, чтобы страной управляли те, кто в этом ничего не понимает! Кроме того, — тут он снова поднял руку, словно желая подчеркнуть значение своих слов, — вы все должны знать правду, которую столько лет и поколений скрывали от всех правители. Скрывали так долго, что она бы и осталась погребенной, если бы… во всех поколениях не находились люди, которым правда дороже жизни и всех благ.

Он поднял потрепанную книгу в старом переплете.

— Правда о нас — откуда мы, кто мы — здесь! Я расскажу вам ее!

…На площади стояла глубокая тишина, когда Хумо Хартум заканчивал свою удивительную исповедь о «Книге скорби» Равшани, о том, что и жители страны Юлдузстан — люди белого света, забредшие в пещеры, и что существует другая Вселенная, где есть настоящее Солнце и настоящие звезды.

— Наши потомки, — закончил Хумо Хартум, — должны найти туда дорогу, потому что люди там, наверху, научились делать удивительные вещи. Им подвластны многие чудеса. Мы же здесь замкнуты, мы столетиями живем сами по себе. Наверно, поэтому нами так легко было управлять невежственным правителям. Такое не должно пов — ториться!

— Как же сейчас жить? — воскликнул кто-то из толпы.

— И что будем делать с ним? — указывая на Грязнулю Первого, подхватили голоса.

— Его? Прежде всего его нужно отмыть! — категорически заявил Хумо Хартум. — А потом… потом мы отправим его в школу. Пусть учится. Может быть, из него по — лучится полезный для общества человек!

— А где те люди из белого света, о которых вы говорили? — спросили опять.

— Они… — Хумо Хартум замялся. Ему не хотелось показывать сейчас Ишмата, а Аламазона нигде не было видно.

И вдруг из-за домов послышалась любимая всеми мелодия. Песня росла, и стали слышны слова, которые пел высокий и чистый голос:

Грязнуля Первый — Бай-бай-бай!Нам запретил Родник и сай.Но пусть он Грязен,Словно крот, — Чист, как и раньше,Наш народ.

Все головы повернулись в ту сторону, откуда двигалась небольшая процессия. Это был знаменитый ансамбль «Бай-бай-бай». Пел, как всегда. Ушастик, остальные же подхватывали припев или играли на разных инструментах.

Когда юные музыканты подошли совсем близко, Хумо Хартум, напряженно всматривающийся в них, заговорил дрожащим голосом, указывая на Аламазона?

— Вот он! Вот человек белого света!

В ту же минуту к Аламазону бросился невысокий толстенький мальчик и со слезами закричал:

— Аламазон!

Это был Ишмат, который после долгих злоключений наконец-таки встретился со своим отважным другом.

МЕСТЬ БУРБУЛИТЛ

Почему же Аламазон скрылся с площади в ту минуту, когда люди бросились во дворец?

Он понял, что его миссия в роли пророка, выступающего против ненавистного правителя, закончилась. В следующие мгновения он может быть разоблачен как мнимый Мадумар, а это может повредить делу-ведь основная масса народа верила в то, что с ними сам Мадумар!

— Как же так, — возразил Ушастик, — мы все делали, а теперь вроде и не при чем!

— Тебе важнее дело, результат, или слава? — доказывал Аламазон. — Пойми: нас знают как музыкантов, вот мы и покажемся людям в этом обличье. Надо переодеться, взять инструменты.

— А кто же будет судить Грязнулю Первого?

— Народ, — ответил Аламазон. — Лучшие его представители — Хумо Хартум, Надим Улуг — за ним я послал вечером гонца. И мы, наконец! Ведь мы же придем на площадь!

Как мы знаем, их встретили восторженно, и они повторили свою знаменитую песню, прибавив к ней новые слова.

. …Вечером, когда все угомонились и решено было .с завтрашнего дня образовать совет старейшин, чтобы решить, какой должна быть отныне жизнь в Юлдузстане, Аламазон, который вместе с Ушастиком, Тапочкой и Напримером сидел в одной из комнат дворца, услышал слабый стон. Выглянув в окно, он увидел, что невдалеке на лужайке лежит Хумо Хартум, а в спине у него торчит кинжал с рукояткой, украшенной большими красными рубинами. Прижимаясь к траве, от лежащего Хумо кто-то быстро полз в сторону леса.