Эллис Питерс - Ярмарка Святого Петра (Хроники брата Кадфаэля - 4)

Эмма в смятении смотрела на юношу не в силах сказать ни да, ни нет. Да и как могла она различить, где правда, а где ложь.

- Оставь ее, - резко приказал шериф. - Мы будем с тобой разбираться, а не она. Это дело сложнее, чем казалось поначалу, и в нем надо будет как следует разобраться. Твоя вина пока не доказана, но на тебя падает серьезное подозрение, и сейчас именно мне предстоит решить, как с тобой поступить.

- Милорд шериф, - осмелился наконец произнести провост, до сих пор хранивший молчание, хотя слова давно уже рвались у него с языка. - Я готов внести за своего сына любой залог, какой вы сочтете нужным, и поручиться, что он предстанет перед вами по первому вашему зову. Моя честность никогда не подвергалась сомнению, да и сын мой, что бы он нынче ни натворил, всегда держал свое слово, и если пообещает, то предстанет перед вами, когда вам угодно, даже и безо всякого принуждения с моей стороны. Я прошу ваше высокородие отпустить моего сына под мое ручательство.

- Это невозможно ни на каких условиях, - заявил Прескот. - Дело слишком серьезное. Он останется под замком.

- Милорд, коли вы говорите "под замком" - пусть так и будет, но позвольте ему остаться под замком в моем доме. Его мать...

- Нет, - отрезал шериф, - я уже сказал, что это невозможно, и больше ничего слушать не желаю. Он будет содержаться в замке под стражей.

- Однако, - великодушно промолвил Корбьер, - против него нет пока никаких улик, кроме показаний этого пропойцы, моего сокольничего. А, как известно, на большие ярмарки, куда стекается множество народу, собираются и воры, которым ничего не стоит подстеречь человека, когда тот останется один, и убить ради его пожитков. С покойного же была снята вся одежда стало быть, это гнусное преступление, скорее всего, совершил какой-то случайный бродяга. Этот поступок сам за себя говорит. Мщение не имеет ничего общего с охапкой одежды.

- Верно, - согласился Прескот, - но, допустим, некто напал на почтенного купца, может быть, и не желая ему смерти, а намереваясь лишь отколотить его, но в порыве гнева убил, а потом сообразил, что если раздеть тело, то это злодеяние можно представить делом рук обычных грабителей и таким образом отвести от себя подозрение. Здесь еще многое предстоит выяснить, но тем временем Корвизер должен оставаться под стражей. Отпустив его на волю, - даже под вашу опеку, достойный мастер провост, - я нарушил бы свой долг. Уведите его! - И шериф подал знак страже.

Филип медлил и не уходил, пока наконечник копья не уперся ему в бок. Но и двинувшись к выходу, он чуть ли не на каждом шагу оборачивался и бросал отчаянные взгляды на растерянное, расстроенное лицо Эммы.

- Я не трогал его! - выкрикнул юноша, когда стража подталкивала его к выходу. - Умоляю, поверьте мне!

Его вытолкали вон, и на этом слушание закончилось.

Выйдя на большой двор, монах и девушка остановились, чувствуя необходимость глотнуть свежего воздуха. Слишком уж мрачной и тягостной была обстановка в зале. Роджер Дод ни на шаг не отходил от Эммы и не сводил с нее жадного взгляда.

- Мистрисс, может, мне отвести вас прямо на баржу? Или вы хотите, чтобы я проводил вас к палатке? Я послал туда Грегори, чтобы он помог Варину, пока я буду в отлучке. Но торговля с утра пошла бойко, и сейчас они, поди, вконец запарились. Вы ведь, наверное, того и хотите, чтобы торг велся так же, как и при хозяине?

- Вот именно, - твердо заявила девушка. - Я желаю, чтобы все делалось так же, как и при нем. Поэтому ты, Роджер, ступай к палатке, а я пока побуду в аббатстве, у леди Берингар. Брат Кадфаэль проводит меня туда.

Работник низко поклонился и ушел, ни разу не обернувшись. Но, глядя на напряженную спину Роджера, нетрудно было представить себе его угрюмое лицо и горящие, полные горечи глаза. Эмма посмотрела ему вслед и беспомощно вздохнула.

- Он честный человек, хороший работник, много лет верой и правдой служил моему дяде и готов так же служить и мне - такова уж его натура. Я и вправду уважаю его, должна уважать. Наверное, я бы относилась к нему гораздо лучше, если бы только он не думал о том как добиться моей любви.

- Увы, это старо, как мир, - сочувственно промолвил Кадфаэль, - стрелы любви, точно молнии, разят без разбору, но одни сердца воспламеняются, а другие остаются холодными. Лучшее средство - держать воздыхателя на расстоянии.

- Вот и мне так кажется, - торопливо подхватила Эмма. - Брат Кадфаэль, мне нужно зайти на баржу захватить одежду и кое-какие вещи. Не сходишь ли ты со мной?

"Ну конечно, - смекнул Кадфаэль, - более удобного случая может и не представиться. Варин и Грегори торгуют на ярмарке, да и Роджер Дод туда направился им на подмогу. Баржа мирно покачивается у пристани, а на борту ни души - стало быть, никто не потревожит девушку, ну а присутствие брата-бенедиктинца ей не помеха".

- Как пожелаешь, - отозвался монах, - я получил разрешение сопутствовать тебе и помогать во всех твоих нуждах.

По правде сказать, монах ожидал, что, как только они выйдут из зала, к ним подойдет Иво и тоже пожелает сопровождать девушку, но этого не случилось. Кадфаэлю подумалось, что и Эмма ждала от молодого человека того же. Но Иво, по всей видимости, решил, что монах, которому поручено помогать приглянувшейся ему девице, вряд ли уступит свои полномочия и нет смысла присоединяться к ним третьим. Кадфаэлю оставалось лишь подивиться его рассудительности и терпению. Впрочем, до конца ярмарки остается еще два дня, и даже большой двор аббатства, в конце концов, не так уж велик, чтобы гости обители не могли повстречаться там добрую дюжину раз на дню. Случайно ли, нет ли - Бог весть.

Всю обратную дорогу, пока они шли через город, Эмма молчала и, лишь выйдя из тени городских ворот к сверкающей на солнце излучине реки, неожиданно сказала:

- Как хорошо, что Иво так убедительно высказался в пользу этого бедного паренька.

Брат Кадфаэль глянул на девушку, желая уразуметь, что стоит за ее словами, и увидел: Эмма залилась краской чуть ли не так же сильно, как бедняга Филип, потрясенный тем, что она стала свидетельницей его позора.

- Он руководствовался здравым смыслом, - добродушно промолвил Кадфаэль, сделав вид, что не заметил смущения девушки. - Подозрения против мальца вроде бы имеются, но доказательств покуда никаких нет. А ты подала ему пример великодушия, которым он не мог не восхититься.

Девушка зарделась пуще прежнего и стала пунцовой, как роза. Право же, румянец на нежном, юном личике делал Эмму еще милее.

- О нет, - возразила она, - я всего лишь сказала правду. Я не могла поступить иначе.

И эта безыскусная уверенность тоже была чистой правдой, ибо жизнь еще не научила это бесхитростное создание лицемерию. Кадфаэль проникался все большей симпатией к неопытной осиротевшей девушке. На ее хрупкие плечи легла тяжкая ноша, но она не роптала, и сердце ее оставалось открытым для сострадания.