Михаил Кривич - Сладкие песни сирен

А Говбиндер нес и нес свою околесицу; повторять неудобно. Деликатничали с этим человеком, ограничивались выдворением из зоны и устными предупреждениями, а зря. Именно он стал призывать жителей зоны сосредоточения, а также всех энчан, залеплять уши воском. То ли сам додумался, то ли был подучен доцентом Рейсмусом, прежде человеком неизменно лояльным, даже консультировавшим, если помните, самого товарища Н., но теперь впавшим чуть ли не в диссидентство, и все из-за того, что писания древнегреческого старца перевели, видите ли, в спецхран! Ох уж эти интеллигенты; сколько волка ни корми, он все в лес смотрит - это о них сказано, не иначе.

Мы ждали от вас каверзного вопроса, не дождались, сами его задали, сами и ответили. Действительно, все знали, что для обретения свободы следует залепить уши воском. Но где он, этот воск? Вот в чем вопрос вопросов.

И тут - внимание, слушайте все! - мы открываем наконец жгучую тайну нашего повествования. Пожалуйста, вспомните, а не сможете, так не поленитесь перечитать, как товарищ Н. отдавал руководству энского промторга распоряжение изъять из продажи некий товар отнюдь не повышенного спроса. Мы еще сравнили это распоряжение с тихим гроссмейстерским ходом, который сначала вызывает недоумение зрителей и непонимание специалистов, но потом, в решающей стадии шахматной партии, на ее переломе, на переходе из запутанного миттельшпиля в кристально ясный эндшпиль решает ее судьбу.

Теперь, когда мы вплотную подошли к переломному моменту нашей хозяйственно-экономической партии, мы обязаны не общими словами, а предельно точно обозначить провидческий ход гроссмейстера Н. - простите за невольную оговорку, товарища Н. Что же велел он тогда изъять из небогатых запасов энских промтоварных магазинов? Совершенно верно: воск, а также свечи, пластилин и все прочее, чем можно затыкать уши, в том числе мастику для натирки полов - хотя и пахнет не очень приятно, но эта публика и не на такое пойдет, лишь бы уйти в бега.

И вот, когда противник был уже готов сделать спасительный, как ему казалось, ход - изолировать свои органы слуха от сладких песен Елены, Дориды и Гегемоны,- он обнаружил, что хода этого у него нет. И сдал безнадежную партию.

12

Потянулись долгие трудовые будни. Работы на объектах, в том числе и на самом важном, у Великих Прудов, шли ни шатко ни валко. Сладкие песни сирен закрепляли и держали в узде трудовые ресурсы, но не могли повысить ни на йоту производительность труда, фондоотдачу и другие плановые показатели. Возникла легковесная идея прибегнуть к материальному стимулированию скажем, давать передовикам талоны на право пользования ларьком. Но товарищ Н., посоветовавшись с ближайшими помощниками, отверг эту идею как противоречащую условиям эксперимента, а высказавшему ее работнику аппарата, из столичных умников-экономистов, публично врезали на ближайшем партхозактиве.

Из столицы тем временем пришли новые, усовершенствованные формы отчетности, специально для инвалютного эксперимента. Москву интересовало все - и загрузка сирен, и отдача от пения в стоимостном и натуральном выражении. Последний пасаж при поверхностном чтении обнаруживает некоторую фривольную двусмысленность, однако авторы решительно протестуют против легковесного прочтения их повести; а намеки можно обнаружить где угодно, если очень постараться. Инстанции, наделенные правом контроля, требовали, чтобы за потраченную валюту и приличные порции икры на завтрак Елена, Дорида и Гегемона пели от восхода до заката, поддерживая трудовой порыв. Те в свою очередь заявляли, что ни одна девушка их профессии не допустит таких нагрузок на голосовые связки, и пригрозили забастовкой. Бастуйте, сказали им, сколько душе угодно, будем крутить ваши песни в записи на пленку. Крутите, сказали сирены, но с той поры, как вы подключились к Женевской конвенции, вам этот крутеж встанет в инвалютную копеечку. ("Что еще за конвенция?" - поинтересовался товарищ Н. Ему объяснили - мол, с семьдесят третьего года просто так, без спросу, воровать у заграницы ничего нельзя, во всяком случае, в открытую - авторское право, международный суд и все такое. "Едрена карета",- сказал товарищ Н.)

Впрочем, ни та, ни другая сторона не были заинтересованы ни в расторжении договора, ни в международном суде. Наши руководящие организации планировали эксперимент расширять, для чего личное присутствие сирен особенно Елены - было необходимо: российскому человеку если не потрогать, так хоть посмотреть. Сирены же привыкли к пайку и тихому житью в пансионате, им вовсе не светило возвращаться к скудным сицилийским рационам и постоянной угрозе безработицы. Сошлись на восьмичасовом рабочем дне и пенье под фонограмму, как то принято у наших певцов и певиц, берегущих свой голос для нашего народа, самого слушающего в мире.

Поскольку и в городе, и на желдорвокзале дел больше не было, сирены пели только в зоне и на работах, пели по очереди, в три смены. Елена в свободное время читала книжки и брала уроки сольфеджио, а Дорида с Гегемоной ходили на колхозный рынок, как в клуб, и пели там для народа, задаром. К ним привыкли. Добрые колхозники из местных подкармливали их медом, творожком и черноплодной рябиной, а приезжие южане - фруктами и грецким орехом. Но более всего Дорида и Гегемона пристрастились к семечкам. Вокруг их насестов все было засыпано лузгой. Директор рынка и дежурные милиционеры пытались сделать сиренам замечание, но те громко отвечали крепким словцом под шумное одобрение торгующего люда. Дорида и Гегемона заметно расширили свой лексикон в специфическом рыночном направлении. Так, Дорида спела однажды к случаю:

Если тебя, покупатель, цены пугают на рынке,

Не по карману тебе туши животных и злаки,

Можешь катиться в горторг, где дерьмо продают по дешевке,

Или же к матери той, каковую видали мы там-то и там-то.

Это единственная из цитированных нами строф, в которой пришлось сделать редакторскую правку для соблюдения литературных приличий.

Народу же бойкий язык Дориды и Гегемоны нравился. И когда представители экстремистского крыла объединения "Пращур" устроили возле насеста митинг с антимасонскими лозунгами, требуя выслать сирен и иже с ними на их историческую родину и привлечь взамен отечественных жар-птиц, то получили от рыночной публики решительный отпор: ну и что с того, что внешность масонская, вы послушайте, как говорят - по-нашему говорят. Сирены в подтверждение произнесли нараспев несколько слов. С той поры их оставили в покое, звали уважительно Дорида Вакховна и Гегемона Гефестовна. Пристыженные пращуровцы покинули поле сражения и перебазировались к кинотеатру "Иллюзион", требуя сорвать маски с тех, кто дал кинотеатру постыдное зарубежное имя.